Еврейский вопрос

    В бессмертном романе Ильи Ильфа и Евгения Петрова "Золотой теленок" американский сионист Хирам Бурман спрашивает советского журналиста Паламидова - как у вас обстоят дела с еврейским вопросом, на что Паламидов беззаботно отвечает - а нас нет такого вопроса. Но у вас ведь есть евреи - не верит американец. Есть, отвечает Паламидов, евреи есть, а вопроса нет. В 1931 году такой оптимистичный ответ в Советском Союзе, в общем, соответствовал действительности.
    Хотя численность евреев на земле мала - примерно 14,5 миллионов из 7 миллиардов, т.е. около 0.2% человеческой популяции - интересующая многих тема еврейства, а точнее - антисемитизма, обсуждается и будет обсуждаться в нашей стране еще неопределенно долго.
    Далее приводится общий обзор темы антисемитизма из Википедии, плюс текст Игоря Губермана “О евреях и других аномалиях”.

    Термин антисемитизм означает враждебность и нетерпимость именно к евреям, а не ко всем представителям семитской языковой группы, включающей языки арабский, амхарский, тигринья, иврит, ассирийский, новоарамейский и мальтийский.
    Термин исходит из расистских представлений, фигурировавших у первых идеологов расового антисемитизма, о биологической несовместимости европейцев, как представителей "германской" или "арийской" расы, и евреев, как представителей "семитской расы". Иногда в качестве синонима используется термин юдофобия. Автором этого последнего термина является врач из Одессы Леон Пинскер. Он считал предубеждение к евреям наследственным психическим заболеванием.
    Под антисемитизмом понимают множество различных явлений, связанных с проявлением вражды к евреям.
    Исторически антисемитизм развивался от античной юдофобии до современного так называемого "нового антисемитизма".

По мнению большинства исследователей, книги Нового Завета были написаны в I —начале II вв., то есть еще до полного оформления явления, называемого христианским антисемитизмом. Тем не менее, Новый Завет содержит ряд фрагментов, традиционно интерпретировавшихся деятелями церкви как антииудейские, и тем самым способствовавших росту антисемитизма в христианской среде. К числу подобных мест, в частности, относятся:

    В современной науке отсутствует единая точка зрения на проблему антииудаизма в Новом Завете. Часть историков ранней церкви рассматривает приведенные выше, и ряд других мест Нового Завета, как антииудейские (в том или ином понимании слова), в то время как другие отрицают наличие в книгах Нового Завета (и, шире, в раннем христианстве вообще) принципиально негативного отношения к иудаизму.
    Так, по мнению одного из исследователей: "нельзя считать, что раннее христианство как таковое, в наиболее полном своем выражении, привело к более поздним проявлениям антисемитизма, христианского или какого-либо иного". Все чаще указывается и на то, что применение понятия "антииудаизм" к новозаветным и другим раннехристианским текстам в принципе анахронично, поскольку современное понимание христианства и иудаизма как двух полностью оформившихся религий неприменимо к ситуации I—II веков. Исследователи стараются определить точных адресатов полемики, отраженной в Новом Завете, показав тем самым, что интерпретация тех или иных фрагментов новозаветных книг, как направленных против иудеев, вообще несостоятельна с исторической точки зрения.
    В то же время, Новый Завет полон высказываний, исключающих ненависть вообще, и антисемитизм в частности: "Всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей" (1Ин. 3:15).
    Об отношении же к евреям, не принявшим Иисуса, апостол Павел в Послании к Римлянам обращается к верующим из язычников со словами:
    "Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян, которым принадлежат усыновление и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования; их и отцы, и от них Христос по плоти…" (Рим. 9:1—5)
    "Братия! желание моего сердца и молитва к Богу об Израиле во спасение" (Рим. 10:1)
    В 11 главе апостол Павел также подчеркивает, что Бог не отвергает Свой народ Израиль и не разрывает с ним Своего Договора: "Итак спрашиваю: неужели Бог отверг народ Свой? Никак. Ибо и я израильтянин, от семени Авраамова, из колена Вениаминова. Не отверг Бог народа Своего, который Он наперед знал…" (Рим. 11:1,2). Павел утверждает: "Весь Израиль спасется" (Рим. 11:26)

    Это наиболее древний вид антисемитизма, рассматриваемый историками как предубеждение к иудеям со стороны язычников в античную эпоху. Идеологи античного антисемитизма обвиняли евреев в ненависти ко всем народам, тайным и явным преступлениям против национальных нравов и обычаев, подрыве экономики, распространению лжеучений, нелояльности и т. п. Обвинения в принесении человеческих жертв и каннибализме трансформировались впоследствии в кровавый навет. По наиболее распространенному мнению, юдофобия в древнем мире была вызвана обособлением евреев от других народов. Это обусловлено тем, что иудаизм является монотеистической религией, а также верой иудеев в то, что еврейский народ является избранным Богом. Подобно этому раннее христианство также вызывало ненависть языческого мира, в результате чего многие первые христиане принимали мученическую смерть и страдания. Евреи вели себя принципиально иначе. Даже живя за пределами Палестины, они продолжали сохранять культурно-религиозную идентичность и резко осуждали ассимиляцию. Будучи дискриминируемым меньшинством, они продолжали подчеркивать свою "особость" и даже те, кто завоевывал тем или иным путем высокое положение в обществе, не стремились походить на коренное население.
    "Христиане бывали антисемитами главным образом по мотивам религиозным. Евреи признавались расой отверженной и проклятой потому, что они отвергли Христа. Религиозный антисемитизм есть в сущности, антииудаизм и антиталмудизм. Христианская религия действительно враждебна еврейской религии, как она кристаллизовалась после того, как Христос не был признан ожидаемым евреями Мессией." - Н. А. Бердяев, "Христианство и антисемитизм".

    Возник в рамках христианства примерно во II веке. Предполагает ненависть к евреям как носителям иудаизма за то, что те не признают Иисуса мессией, а также исходя из убеждения, что они были причастны к его распятию. Поскольку в христианстве Иисус считается Богом, весь еврейский народ объявлялся "Богоубийцами". Для такого мировоззрения характерно разделение людей по критерию вероисповедания, а не национальности. Таким образом, в идеальном варианте, иудеи, переходя в христианство, переставали быть предметом ненависти. На практике сменившие религию люди получали не особо уважительное прозвище "выкресты" (например, марраны). В наше время религиозный антисемитизм не ограничивается христианством, антиеврейские настроения широко распространены среди мусульман.
    Иногда сравнивают иудаизм с сатанизмом, т.е. иудаизм как ветвь сатанизма.
    По мнению ряда исследователей, антисемитизм возник и развился в мире античного язычества. Большая часть современной антисемитской аргументации происходит от античных предрассудков, одним из центров которого являлась Александрия, примерно около III—II веков. до н. э. Одним из первых теоретиков антисемитизма считается египетский жрец Манефон, живший при Птолемее II Филадельфе (285—246 гг. до н. э.) Он писал, что "нечистые" евреи, высланные из Египта, грабили страну и оскверняли храмы.
    Греческий писатель Апион обвинял евреев в человеческих жертвоприношениях, из этих обвинений впоследствии родился кровавый навет. Еще одно обвинение возникшее в тот период часто повторялось впоследствии — так называемая "двойная лояльность". Евреев, состоявших на государственной службе и особенно в армии, обвиняли в том, что они больше защищают интересы своих единоверцев, нежели государства.
    Спецификой христианского антииудаизма стало повторяющееся с самого начала его существования обвинение евреев в Богоубийстве (Мф. 27:25). Назывались и другие их преступления: упорное и злонамеренное отвержение ими Иисуса как Христа и его учения, образ и стиль жизни, профанация Святого Причастия, отравление колодцев, ритуальные убийства, создание прямой угрозы для духовной и физической жизни христиан. Утверждалось, что евреи, как народ проклятый и наказанный Богом, должны быть обречены на "унижающий их образ жизни" (Блаженный Августин) с тем, чтобы стать свидетелями истины христианства.

    Его можно назвать "классическим": именно с ним связано возникновение самого понятия "антисемитизм", и именно его результатом стало крайнее проявление антисемитизма — холокост.

    В конце 1990-х годов неоконсервативный историк Даниэль Пайпс ввел понятие "новый антисемитизм", распространяющее определение антисемитизма на ненависть к национальным устремлениям евреев, прежде всего к сионизму и Государству Израиль.
    Грань между антисемитизмом и критикой сионизма и политики Израиля, как и критика любой идеологии и политики — часто бывает трудноуловима и еще более трудно доказуема, что позволяет, с одной стороны, оправдывать антисемитизм как "критику израильской политики", а с другой, дискредитировать любую критику Израиля как проявление антисемитизма.
    Существуют и иные классификации форм антисемитизма. Так, историк и этнолог Виктор Шнирельман полагает, что кроме этнического и религиозного антисемитизма существует также антисемитизм как реакция на социальную модернизацию, носителями которой считают евреев. Носителями такой формы антисемитизма могут быть в частности коммунисты или консерваторы. Историк Геннадий Костырченко рассматривает типологию антисемитизма, разделяя его на социальную и политическую составляющие. К первому типу он относит юдофобию или бытовой антисемитизм, а также идеологический (философско-религиозный). Бытовой антисемитизм не является идеологией, но представляет собой бытовое неприятие евреев, связанное с распространенными представлениями об их образе жизни и отношении к не евреям. На Западе бытовой антисемитизм называют также народный (англ. popular) или плебейский (англ. plebeian). Идеологический антисемитизм в случае его использования в борьбе за власть переходит в качественно иную форму и становится составной частью политической модели. Другим элементом политической модели является государственный антисемитизм — когда антисемитизм становится частью государственной политики, как это было в нацистской Германии и в СССР.
    А. И. Солженицын полагал, что единой причины антисемитизма не было, в частности в разных областях России периодически возникали определенные проблемы между обособленными в своей общине пришельцами-евреями и коренным населением. Очень многие партии, в том числе еврейские (Бунд), энергично поддерживали "революционный огонь", не гнушаясь всяческим выпячиванием, преувеличением и даже подогревом антисемитских проявлений — с целью скорейшего краха самодержавия.
    "Когда изъявляют претензии на то, что Фрейд еврей, что Бергсон еврей, то это есть претензии бездарности. В этом есть что-то жалкое. Есть только один способ борьбы против того, что евреи играют ведущую роль в науке, философии и т. д.: делайте сами великие открытия, будьте великими учеными. Бороться с преобладанием евреев в науке можно только одним способом — собственным творчеством. Свобода есть испытание силы. Унизительно думать, что свобода всегда оказывается благоприятной для евреев и неблагоприятной для не евреев". - Н. А. Бердяев, "Христианство и антисемитизм"
    В этом с Бердяевым сходился и Сартр, который считал, что антисемит является завидующей воинственной посредственностью, возводящей свою посредственность в предмет гордости.

Миниатюра из "Рочестерской хроники" XIII в., изображающая евреев со специальными знаками

    Начиная с враждебного по отношению к евреям эдикта императора Константина (313г.), влияние Церкви в мире все более возрастало. Вместе с чем возрастало и "обучение презрению" к иудеям. В свою очередь, это приводило к их социальной дискриминации, кровавым наветам, погромам, совершавшимся христианами с благословения Церкви, а также погромам, инспирировавшимся непосредственно Церковью.
    В 1096 году был организован Первый крестовый поход, целью которого было освобождение Святой земли и "Гроба Господня" от "неверных". Начался же он с уничтожения крестоносцами ряда еврейских общин Европы. Немалую роль в предыстории этой резни сыграла антиеврейская пропаганда погромщиков-крестоносцев, основанная на том, что христианская церковь, в отличие от иудаизма, запрещала давать в долг под проценты. Вместе с тем, источники свидетельствуют и о материальной заинтересованности в ней отдельных представителей католического духовенства.

Сожжение иудеев в Деггендорфе (Бавария) за осквернение гостии (1338). Ксилография из "Нюрнбергской хроники", 1493 г.

Сожжение иудеев в Аугсбурге в 1348 году. Миниатюра из "Люцернской хроники" 1513 года Диболда Шиллинга Младшего.

    Первоначально антииудейская риторика католического духовенства не встречала единодушной поддержки среди широких кругов населения, особенно в Пиренейских государствах, Лангедоке, Провансе и итальянских землях. Еще в середине XII века евреи поддерживали там постоянное общение с христианами, и, как свидетельствуют об этом постановления IV Толедского и последующих соборов, вплоть до конца XI столетия браки между христианами и иудеями являлись обычным делом.
    Уже IV Латеранский собор (1215 г.) потребовал от евреев носить на одежде специальные опознавательные знаки или ходить в особых головных уборах. Собор не был в своем решении оригинальным — в странах ислама власти предписывали и христианам и евреям исполнять точно такие же установления. В 1290 году указом короля Эдуарда I Длинноногого евреи официально изгнаны были из Англии, а в 1307 году их изгнал из Парижа король Франции Филипп IV Красивый. В качестве формальных поводов, как правило, использовались бездоказательные обвинения в убийствах христианских детей, осквернении гостии и т. п.
    Нападки на евреев неизбежно усиливались в годы различных бедствий, а также при массовых народных возмущениях, особенно в городах, где часть из них занималась ростовщичеством или составляла конкуренцию торгово-ремесленным слоям коренного населения. Так, в годы эпидемии "черной смерти" (1348-1349), т.е. чумы, расправы над евреями, в том числе сожжения их на костре, имели место в Париже, Базеле, Эрфурте, Страсбурге, Аугсбурге, Зальцбурге, Фрайбурге, Мюнхене, Констанце.
    Изолированность проживания евреев в средневековых европейских городах и наличие у них элементарных правил личной гигиены приводили к тому, что смертность среди них была ниже, что лишь усугубляло подозрения толпы, подстрекаемой фанатиками. При этом, католическая церковь в лице папы Климента VI решительно осудила подобные вспышки насилия, приводя в качестве аргумента существование пораженных чумой городов, в которых никаких евреев не было.
    Во время парижского Восстания майотенов 1382 года отдельные бунтовщики, разгромив еврейский квартал, убили раввина и нескольких богатых иудеев, сожгли их дома и уничтожили долговые расписки. При этом, по словам хрониста Жана Фруассара, пострадали и небогатые евреи с улицы Тампль, некоторые из них были насильно окрещены в церкви Сен-Жермен на Гревской площади.

Сожжение иудеев в Штернберге по указу герцога Магнуса II (1492). Миниатюра из "Мекленбургской хроники" Николауса Маршалка. 1521-1523 гг.

    В 1420 году по указу герцога Альбрехта V по обвинению в осквернении гостии в Эмсе арестованы были практически все евреи Австрии, из них 270 отправлены были на костер. Не пожелавшие перейти в христианство иудеи лишались имущества и высылались из страны, дети многих из них были насильно отправлены в монастыри. В 1421 году еврейский квартал в Вене был уничтожен, синагоги разрушены, и Австрия в еврейской традиции получила название "кровавой страны".
    Названные выше социально-экономические факторы способствовали переселению евреев в страны Центральной и Северной Европы. Начиная с XII столетия, иудейские общины укрепляют свое положение в северогерманских землях, затем, с XIII века, в Польше, а позже в Великом княжестве Литовском, где им, как правило, покровительствуют местные светские власти, но всячески противодействуют городские торгово-ремесленные коммуны и церковные круги. В 1492 году в Штернберге (Померания) по указу герцога Мекленбургского Магнуса II отправлены были на костер 27 иудеев, обвиненных в осквернении гостии. В 1493 году французский король Карл VIII, вдохновленный примером Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, изгоняет евреев из Прованса.
    В XVI веке, сперва в Италии (папа Павел IV), затем и во всех странах Европы, евреям было предписано жить в особых кварталах — гетто, которые отделяли бы их от остального населения. В эту эпоху особенно свирепствовал клерикальный антииудаизм, который отражался, прежде всего, в церковных проповедях.
    Еще более мрачной страницей в истории католической церкви была инквизиция. Репрессиям подвергались и обращенные (часто насильно) в христианство евреи (марраны), и христиане, нелегально обращающиеся к иудаизму, и еврейские миссионеры. В Испании и Португалии были введены чисто расистские законы об "исконных христианах". Были, однако, и христиане, со всей решительностью выступавшие против этих законов. Среди них были святой Игнатий Лойола (ок. 1491—1556) — основатель ордена иезуитов и святая Тереза Авильская.
    Церковь и светские власти в эпоху Средневековья, постоянно и активно преследуя евреев, действовали как союзники. Правда, некоторые папы и епископы защищали, чаще безрезультатно, евреев. Религиозные преследования евреев имели и свои трагические социальные и экономические последствия. Даже обыкновенное ("бытовое") презрение, религиозно мотивированное, приводило к их дискриминации в общественной и хозяйственной сферах. Евреям запрещалось вступать в гильдии, заниматься рядом профессий, занимать ряд должностей, сельское хозяйство для них было запретной зоной. Они облагались специальными высокими налогами и сборами. При этом евреи неустанно обвинялись во враждебности к тому или другому народу и подрыве общественного порядка. Русский царь Иван Грозный запретил всякое пребывание евреев на Руси и следил за тщательным соблюдением запрета. В 1545 году были сожжены товары еврейских купцов из Литвы, приехавших в Москву. После взятия города Полоцка войсками Ивана Грозного в феврале 1563 года около 300 местных евреев, отказавшихся перейти в христианство, согласно легенде, были утоплены в Двине. Царь Алексей Михайлович изгонял евреев даже из временно занятых русскими войсками литовских и белорусских городов. В присоединенной к России части Украины евреи права постоянного жительства также не получили.

    В эпоху Просвещения даже реформаторы, боровшиеся за равноправие этнических меньшинств, за ликвидацию гетто, отнюдь не были свободны от антисемитизма. Их антисемитизм как бы секуляризировал основные положения антисемитизма христианского. Вместо обращения в христианство они требовали от евреев ассимиляции, освобождения от предрассудков и вхождения в господствовавшую тогда "просвещенческую культуру". Впрочем, некоторые просветители, даже Вольтер, видели в евреях очень опасную угрозу для прогресса европейской культуры и прямо утверждали, что природная глупость и лживость евреев делает для них невозможной интеграцию в нормальное общество. Другие, как Дидро, приходили к антисемитизму через свое антихристианство. Борясь с христианством, они указывали на его иудейские корни, благодаря которым, по их мнению, оно и стало вредоносным.
    До середины XVIII века немногочисленные евреи неоднократно изгонялись из России. Но между 1772 и 1795 годами, в результате трех разделов Речи Посполитой, к России были присоединены территории, на которых проживало значительное количество евреев, ставших таким образом подданными Российской империи.. В областях массового проживания еврейского населения была создана черта оседлости (введение черты оседлости связано с гигантскими размерами Российской империи), за пределами которой евреям селиться запрещалось. Следует отметить, что в Российской империи до начала XX века правовые ограничения применялись только к лицам иудейского вероисповедания, и крещение евреев было способом от них избавиться.

    В начале XIX века в Европе развиваются идеологические течения, в частности национализм, которые ухудшают отношения между евреями и народами, среди которых они жили. Также из социал-дарвинизма рождается расизм, который часто включает псевдонаучные представления о высших и низших расах и относит евреев к последним. Законодательство допускало ограничение в правах только в Российской империи и Румынии, однако неофициальная дискриминация имела место в большинстве европейских стран.

    В связи с провалом государственной политики массового обращения евреев в христианство, а также с распространением сект иудействующих с 1818 года началось ухудшение правового положения евреев в России принятием целого ряда дискриминационных мер. Было запрещено евреям держать в услужении христиан, введены новые ограничения на место жительства, в частности евреи были изгнаны из сельской местности, а иностранным евреям было вообще запрещено жить в России.
    При Николае I в политике стали проявляться ассимиляционисткие тенденции. 1 мая 1850 г. последовал запрет на ношение традиционной еврейской одежды: после 1 января 1851 г. только старым евреям было разрешено донашивать ее при условии уплаты соответствующего налога. В апреле 1851 г. еврейским женщинам запретили брить голову, с 1852 г. не разрешалось "ношение пейсиков", а талесы и кипы можно было надевать только в синагогах. Однако большинство евреев продолжало носить традиционную одежду и пейсы; власти боролись с этим, применяя жестокие меры, но успеха так и не добились.
    Интересно, что даже писатель Достоевский в книге "Записки из мертвого дома" описывает одного из сидевших с ним в тюрьме человека, еврея по национальности, на удивительно примитивном, простонародном уровне, высмеивает даже внешние религиозные приемы, что в принципе не допустимо для писателя такого уровня. Впоследствии, при Александре II, множество правовых ограничений было отменено: например, было предоставлено право повсеместного жительства в России лицам с высшим образованием, купцам 1-й гильдии, ремесленникам; кроме того, евреям было предоставлено право получать высшее образование не только в области медицины, - как было до этого.
    После убийства Александра II народовольцами в 1881 году в 166 населенных пунктах Российской империи произошли еврейские погромы, тысячи еврейских домов были разрушены, много еврейских семей лишилось имущества, большое число мужчин, женщин и детей было ранено, а некоторые были убиты. Это привлекло внимание правительства к еврейскому вопросу. Были введены так называемые "Майские правила" ("временные правила" 3 мая 1882 г.) о запрещении евреям вновь селиться в селах и деревнях. В царствование Александра III (1881—1894 гг.) также были изданы распоряжения о процентной норме для поступления евреев в гимназии и университеты (1887 г.) и о выселении евреев - ремесленников и мелких купцов из Москвы (1891 г.).
    Земская реформа 1890 г. лишила евреев права участвовать в органах земского самоуправления. Новое Городовое положение от 11 июня 1892 г. совершенно устранило евреев от участия в выборах в органы городского самоуправления (в городах черты оседлости местные власти могли назначать из списка предложенных им еврейских кандидатов в гласные городской думы не более 10 % от общего числа гласных).
    После почти полного вытеснения евреев-юристов из государственной службы одной из немногих сфер деятельности, где могли работать евреи-юристы, осталась адвокатура, но в 1889 г. министр юстиции Н. Манасеин провел в качестве временной меры постановление, приостанавливавшее принятие в число присяжных поверенных "лиц нехристианских вероисповеданий… до издания особого закона". Хотя в этом документе говорилось обо всех "нехристианах", ограничения были направлены исключительно против евреев.
    В 1890 г. цензура не пропустила в печать декларацию против антисемитизма, написанную В. Соловьевым и подписанную рядом писателей и ученых. Она была напечатана за границей.

    В начале XX века продолжились массовые еврейские погромы в России, особенно после опубликования царского манифеста от 17 октября 1905 года. Погромы охватили 660 населенных пунктов. В 1911 г. в ритуальном убийстве 12-летнего А. Ющинского в Киеве был обвинен служащий кирпичного завода М. Бейлис. Дело Бейлиса вызвало возмущение во всем мире. В 1913 г. присяжные оправдали Бейлиса. В это же время в России была опубликована псевдоисторическая фальшивка, с обвинением евреев в мировом заговоре — Протоколы сионских мудрецов.
    В период революции и гражданской войны антиеврейское насилие на территории бывшей Российской империи достигло пика. Во время гражданской войны в России еврейские погромы осуществлялись всеми ее участниками: украинскими националистами (40 %), отдельными бандами (25 %), белыми (17 %) и красными (8,5 %). Общее число евреев убитых в погромах с 1918 по 1920 годы оценивается в 100 тысяч человек. Суммарная еврейская эмиграция из России за период 1880—1928 годы составила 2,265 млн человек.
    Большое число евреев в партии большевиков способствовало восприятию советской власти ее противниками, как еврейской власти. Это отождествление российские эмигранты распространили в Европе и США.
    Американский промышленник Генри Форд с 1920 года в своей газете "Дирборн индепендент" публиковал антисемитские статьи, а также тексты "Протоколов сионских мудрецов", затем издал все это в виде книги "Международное еврейство". Антисемитские издания Форда оказали огромное влияние на национал-социалистов в Германии. В частности, глава гитлерюгенда Бальдур фон Ширах утверждал, что Форд был кумиром молодых нацистов.

    Расистский антисемитизм немецкого нацизма имел своих идеологических предшественников в XVIII и XIX вв.
    Во Втором рейхе выделялись три антисемитских течения: национал-государственный, социал-христианский и расистский. Национал-государственное течение представлено было в основном консерваторами и некоторыми национал-либералами, одним из которых был, например, Генрих фон Трейчке. Они рассматривали еврейскую проблему с позиций построения нового немецкого государства. От евреев с их точки зрения требовалось "беспрекословное желание стать немцами", не требовалось крещения, не было призывов власти к каким-то особенным правовым ущемлениям евреев.
    Социал-христианское течение было адаптацией консерватизма под популистскую фразеологию защиты рабочих и христианства. Лидер этого течения А. Штекер требовал от евреев отойти от их традиционных занятий к другим отраслям экономики, "включая тяжелую физическую работу", а также перестать влиять на общественное мнение через журналистику. Он предлагал отменить право залога земли, пересмотреть систему ссуд в пользу дебиторов, уменьшить количество евреев-судей, удалить евреев-учителей из немецких школ.
    Наиболее радикальным течением было расистское, которое выступило не только против идей коммунизма и социализма, но и против утвердившейся в Германии формы либерализма. Это течение отличалось как кругом идей, которыми оно питалось, так и требованиями к властям по еврейскому вопросу. Течение обрело организованные формы в 1880-х годах, основными его глашатаями выступили Евгений Дюринг и Г. фон Шенерер; расистами-антисемитами были также видные представители культурпессимизма Лагард и Лангабен. Суть расового антисемитизма состояла в том, что идеологическая и общественная борьба между силами консервативными, националистическими и силами "социального разложения" (к которым расисты относили либералов и левых всех направлений) представлялась как аспект, продолжение более глубокого, биологического процесса борьбы германской и еврейской рас. Согласно положениям данного течения, поскольку в природе существует неравенство, расы также не могут быть равны; поэтому евреи, используя идеи равенства, просто хотят перехитрить немцев в расовой борьбе, разлагают германский народ.
    Для расистов был также естественен пангерманизм (стремление объединить в одном государстве все немецкоязычное население Европы), так как идея немецкой консервативной монархии, по их взглядам, могла воплотиться только в материале всей германской расы. Требования к властям по еврейскому вопросу, например, у австрийца Г. фон Шенерера были такими: запрет на иммиграцию евреев в Австрию, установление особых законов для евреев уже проживающих в стране, введение "особого закона, против евреев, обирающих народ". Таким образом, была вновь выдвинута упраздненная эмансипацией идея низшего правового статуса для евреев, граждан страны. Расизм отличался антидемократической направленностью, склонностью к девальвации личности и даже дегуманизации представителей еврейского и других негерманских народов.
    Антиеврейские стереотипы сыграли определенную роль в Третьем рейхе; Гитлер охотно к ним обращался. Официальной политикой был расистский антисемитизм: евреев физически истребляли, как народ. В результате около 6 миллионов евреев были убиты во время Холокоста — 1939—1945 гг. не только в Германии, но и в других странах Европы, которые были заняты войсками Третьего рейха.

Почтовая марка Великобритании, Георг VI и Елизавета, 1937.
И германская марка-пародия, Георг VI и Иосиф Сталин. Над британской королевской короной Звезда Давида, 1944.

    В деле национального строительства СССР официально руководствовался доктриной марксистско-ленинского пролетарского интернационализма. Марксистская национальная политика призывала пролетариев всех стран соединяться против "эксплуататорских классов", то есть национальных элит, являющихся причиной общественной несправедливости. В. И. Ленин высказался по вопросу об антисемитизме в статье "О погромной травле евреев" (1919), в которой он разъяснил, что враги трудящихся не евреи, а помещики и капиталисты.
    Первое десятилетие Советской власти было отмечено массовой миграцией евреев в крупные города. Это вызывало недовольство вытесняемого русского населения, что приводило к распространению бытового антисемитизма. При этом значительная часть еврейского населения страны, до революции относившаяся к мелкой и средней буржуазии, потеряла традиционные источники заработка и была ущемлена в правах по социально-классовому признаку (в качестве "лишенцев").

    В начале 1930-х годов был взят курс на построение "пролетарской еврейской культуры". 29 августа 1924 года был образован Комитет по земельному устройству трудящихся евреев (КОМЗЕТ), целью которого было привлечение еврейских трудящихся к земледельческому труду в Крыму. К концу 1920-х гг. на Украине были созданы три еврейских национальных района (Калининдорф, Новозлатополь, Сталиндорф), к 1936 г. еврейские сельскохозяйственные поселения Украины занимали 175 тыс. га.
    Интернациональная Советская власть крайне отрицательно относилась к сионизму, как и к любому национализму, и не слишком приветствовала традиционную еврейскую культуру. В 1928 году было запрещено издание книг на иврите, был взят курс на "идишизацию".
    В 1928—1930 годах на малоосвоенных пространствах Дальнего Востока была организована Еврейская Автономная Область, задуманная как "национальный очаг" еврейства, по аналогии с другими национальными образованиями в составе СССР.
    К концу 30-х годов многие евреи-коммунисты подпали под подозрения в разнообразных "уклонах" (в основном в "троцкизме") и были исключены из партии, многие были репрессированы. В те же годы были ликвидированы все еврейские учебные и многие культурные учреждения.
    12 января 1931 года Сталин в ответ на запрос американского Еврейского телеграфного агентства ответил что, "коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма. В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление, глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью".
    В середине 1930-х годов был введен запрет на любую информацию о проявлениях антисемитизма в СССР, а антисемитизм в дореволюционный период представлялся исключительно как провоцируемый царским правительством. В результате изданный в 1937 году рассказ Александра Куприна "Гамбринус" в собрании сочинений писателя был опубликован с купюрами.

    Появление идеологического термина космополитизм и кампания по борьбе с космополитизмом

    Вообще, послевоенные настроения в Ленинграде несколько напоминали настроения российского общества после победоносного возвращения русской армии из Парижа в 1813 году. Численность советской действующей армии в 1945 году была около 7 миллионов солдат и офицеров, а общая численность людей, прошедших войну, была еще в несколько раз больше, и эти люди насмотрелись, что разгромленное Красной Армией западное общество жило гораздо лучше нас. Одолев немцев в такой страшной войне, народы СССР волю почуяли, а вождь народов старел, но вожжи отпускать не собирался.
    С целью противодействия вольнолюбивым настроениям в народе в 1948 г. началась массовая политическая кампания, направленная против антипатриотических, скептических и прозападных тенденций в советском обществе. В послевоенную эпоху идеология все более окрашивается в цвета русского национализма и великодержавия. Организационно кампания по воспитанию советского патриотизма направлялась Агитпропом под общим руководством А.А. Жданова, а затем М.А. Суслова.
    Первым шагом нового курса стал тост Сталина на приеме в Кремле 24 мая 1945 г. – обозначена роль русского народа как руководящей силы, наиболее выдающейся нации из всех, входящих в состав Советского Союза. Без помощи русских "ни один из народов, входящих в состав Советского Союза, не смог бы отстоять свою свободу, а народы Украины, Белоруссии, Прибалтики, Молдавии, временно порабощенные немецкими империалистами, не смогли бы освободиться от немецко-фашистской кабалы". Требовалось разъяснять, что "история России есть история преодоления … вражды и постепенного сплочения народов вокруг русского народа", а его освободительная миссия и руководящая роль заключаются в том, чтобы "помочь всем другим народам нашей страны подняться в полный рост и стать рядом со своим старшим братом".
    В редакционной статье журнала "Вопросы истории" наряду с утверждениями о недопустимости "национального нигилизма", "низкопоклонства", "очернения русской истории", тем не менее прозвучали жесткие требования – не допускать ошибочного понимания, игнорирования классового содержания советского патриотизма, сползания на позиции "квасного патриотизма". Строго осуждались попытки замены "классового анализа исторических фактов оценкой их с точки зрения прогресса вообще, с точки зрения национально-государственных интересов". В целом руководство страны пока строго удерживало кампанию в рамках "советского патриотизма".
    Тогда же, в 1946 – 48 гг. были приняты партийные постановления, означавшие резкое ужесточение политики в области идеологии и культуры. Первым стало постановление "О журналах Звезда и Ленинград" (август 1946), обличавшее дух низкопоклонства перед буржуазной западной культурой, перед всем иностранным. Следом постановление "О репертуаре драматических театров" – запретить постановки пьес буржуазных авторов, следом постановления "О кинофильме Большая жизнь" и "Об опере Великая дружба" – безыдейность творчества ряда режиссеров, искажение советской действительности, заискивание перед Западом, отсутствие патриотизма.
    У голодных советских людей не было, конечно, после войны забот важней современного репертуара драматических театров. Первые обвинения в низкопоклонстве перед Западом прозвучали еще в 1936 г. Эпоха войны отличалась открытостью и благожелательностью к Западу – все подавалось, как культура и образ жизни союзников по войне. При этом война вызвала широкие надежды на либерализацию политической и культурной жизни. Советские граждане, побывав в Европе и увидев европейский быт, стали мало восприимчивы к пропаганде об ужасах капитализма. Но с началом Холодной войны началось ужесточение и увеличение строгости идеологического режима. В 1947 г. В.В. Парин, академик, секретарь АМН СССР был осужден на 25 лет за измену Родине, и Сталин лично занялся организацией кампании – более важных дел у него не было (!).
    Партийным организациям было велено разъяснять указания вождя народов о том, что даже "последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит на голову выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего ярмо капиталистического рабства". Сталин говорил – "Если взять нашу среднюю научную интеллигенцию, профессоров, врачей – у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами-засранцами". По инициативе вождя народов было принято Постановление Политбюро ЦК "О судах чести в министерствах и ведомствах", и в 1947 г. прошли 82 суда чести.
    В том же 1947 г. поэт Николай Тихонов раскритиковал изданную еще в 1941 г. книгу Исаака Нусинова "Пушкин и мировая литература" – что, мол, Пушкин выглядит у автора всего лишь придатком западной литературы, автор преклоняется перед Западом, в то время как только наша литература имеет право учить других новой общечеловеческой морали, и Николай Тихонов обозвал автора "беспачпортным бродягой в человечестве". С такой же критикой этой "очень вредной книги" выступил и председатель Союза писателей СССР Александр Фадеев. Советское руководство утверждало, что всякий, кто не уверен в безусловном превосходстве СССР над Западом по всем параметрам, тот антипатриот – "капиталистический мир давно уже миновал свой зенит и судорожно катится вниз, в то время как страна социализма, полная мощи и творческих сил, круто идет по восходящей". Западная культура погрязла в упадке и вырождении. Музей нового западного искусства в 1948 г. был закрыт за буржуазностью. Президент Академии художеств А. Герасимов вещал, что в полотнах ведущих буржуазных живописцев ясно видны идеи воинствующего империализма с его расовой ненавистью, космополитизмом и отрицанием подлинного реалистического искусства.
    Пионером воздухоплавания был объявлен подьячий Крякутный, строителем первого самолета (с паровым двигателем!) был объявлем Можайский, первый велосипед изобрел уральский крестьянин Артамонов, а первооткрывателями Шпицбергена были объявлены древние новгородцы. В науке ссылки на зарубежных авторов осуждались, как проявление низкопоклонства, среди физиков в шутку появилась рекомендация называть Эйнштейна Однокамушкиным. В 1947 – 48 гг. были переименованы виды спорта – французская борьба стала классической, вольно-американская борьба разделилась на вольную и самбо, швейцарская стала борьбой на поясах, вместо хук стал боковой удар и т.д. На Невском проспекте магазин Норд стал Север, а папиросы Норд – опять же Север.
    Железный занавес надежно защищал советских деятелей культуры от авторских претензий, хотя в плагиате были уличены даже наши корифеи Исаак Дунаевский, Александр Зацепин, Евгений Крылатов, Аркадий Островский, Александра Пахмутова, Раймонд Паулс, Ян Фенкель.
    К концу 1948 г. был создан блок НАТО, и в то же время потерпели неудачу попытки сделать Израиль советским сателлитом на Ближнем Востоке, еврейское государство установило дипломатические отношения с США и пыталось лавировать между обеими сверхдержавами. Это привело советское руководство к идее приписать евреям образ врага. Евреи вообще и еврейская интеллигенция в особенности вызывали подозрение приписываемыми им прозападной ориентацией и чрезмерным энтузиазмом, проявленным в связи с созданием Израиля и его победой в войне с арабами - это расценивалось, как нелояльность Советской Родине. И с осени 1948 г. начались антиеврейские репрессии – постановление "О Еврейском Антифашистком Комитете" c арестами его членов, обвиненных в работе на американскую разведку. Антисемитизм проявлялся во внутренних документах партии, но маскировался указаниями на буржуазность космополитов, что позволяло не выдвигать напрямую обвинений в национализме. В результате антисемитизм и борьба с низкопоклонством объединились в единой кампании по борьбе с космополитизмом. Антиеврейская направленность этой борьбы была настолько откровенной, что ее было трудно прикрыть фиговым листком советского интернационализма – чтоб не прослыть антисемитом, зови жида космополитом. В 1949 г. Национальный Комитет Компартии США официально обвинил ВКПб в вопиющих актах антисемитизма.
    Редакционную статью в Правде "Об одной антипатриотической группе театральных критиков" писал коллектив авторов - Вадим Кожевников, Давид Заславский, Александр Фадеев, Константин Симонов, Анатолий Софронов и др. руководители Союза писателей СССР с личной редакцией товарища Сталина, который и дал ей название. Вот пишу это и опять лезет в голову – ну не было у тов. Сталина более важных дел. Критики с характерными еврейскими фамилиями Юзовский, Гурвич, Варшавский и Борщаговский были названы последышами буржуазного эстетства, которые "утратили свою ответственность перед народом, являются носителями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему безродного космополитизма, они мешают развитию советской литературы, тормозя ее движение вперед. Им чуждо чувство национальной советской гордости". Они "пытаются дискредитировать передовые явления нашей литературы и искусства, яростно обрушиваясь именно на патриотические, политически целеустремленные произведения под предлогом их якобы художественного несовершенства" борются против стремления изобразить цельный всепобеждающий характер советского человека, они порочат Горького, порочат советскую драматургию, противопоставляя ей классику, клевещут на национальный характер русского человека и т.д.
    Первоочередная задача партийной критики – идейный разгром этой антипатриотической группы театральных критиков. На собраниях и в отчетах акцентировалась идея о диверсионных методах космополитов – шантаже, угрозах, клевете, запугиваниях в адрес патриотов. От кампании пострадали не только живые, но и умершие писатели – стихи Эдуарда Багрицкого были объявлены сионистскими и клеветой на украинский народ, книги Ильфа и Петрова и Александра Грина были запрещены к печати. Заочно пострадал даже немецкий еврей Лион Фейхтвангер, которого раньше широко публиковали как прогрессивного писателя и друга СССР, теперь объявили прожженным националистом, космополитом и литературным торгашом. Бедному Фейхтвангеру пришлось одновременно спасаться и от гестапо, которое объявило его врагом рейха.
    В большинстве случаев обвинение в космополитизме сопровождалось лишением работы и судом чести или арестом. По данным И. Эренбурга, до 1953 г. были арестованы 217 писателей, 108 актеров, 87 художников и 19 музыкантов – всего 431 человек.
    Одновременно в биологии шла кампания против вейсманизма-морганизма, начатая в том же 1948 г. после печально известной сессии ВАСХНИЛ, причем этому злобному реакционному вейсманизму-морганизму стойко противостояло отечественное мичуринское учение во главе с нашим славным академиком Лысенко (которого удалось нейтрализовать и успокоить только, когда свалили Хрущева). Попытка повторить сессию ВАСХНИЛ в области физики против приверженцев реакционной идеалистической квантовой теории и теории относительности (помните Однокамушкина) была предпринята в 1949 году на Всесоюзном совещании физиков, причем после статьи в Правде "О борьбе с физическим идеализмом" началась борьба с идеями космополитизма и его конкретными носителями - безродными космополитами, чуждыми своему народу, своей родине (в первую очередь с Иоффе и Капицей). На совещании было указано, что работавшие за границей научные работники, именно Капица, Мандельштам и Папалекси вносили чуждые нам настроения, ориентировали нашу научную молодежь не в направлении решения задач нашей Родины, а в направлении решения задач, интересовавших иностранные научные и ненаучные организации, в духе чуждых нам идей космополитизма, от которых только один шаг до явного предательства интересов нашей Родины. В связи с этим надо "со всей большевистской смелостью и настойчивостью выкорчевать вредное влияние антипатриотических тенденций группы физиков – космополитов, которая хоть и небольшая, захватила в некоторых областях физики ключевые позиции и оказывает вредное влияние на молодежь".
    А.Иоффе и Я. Френкель "с самых раних лет существования советской власти позорно преклонялись перед западной наукой, пытаясь поставить советскую науку в арьергард науки капиталистических стран", а Л. Ландау был уличен в антипатриотических заявлениях. Ученый Совет ФИАН провел специальное заседание по поводу космополитических ошибок сотрудников института С. Хайкина, С. Рытова, Я. Альперта и В. Гинзбурга. Впрочем, эти физики не были даже уволены с работы, значительных репрессий в физической области не было – из-за связи их работы с атомным проектом, они создали атомную, а затем и водородную бомбу.
    Кампания ярко проявила себя в гуманитарных науках. Например, уличенному в космополитизме профессору Н. Рубинштейну особо вменялась в вину та беспристрастность, тот профессорский объективизм, с которым он характеризует родоначальников норманизма Байера, Миллера, Шлецера и других – эти свойства были признаны особо опасными и вредными. Рубинштейн, ведущий русский историограф, был изгнан со всех должностей и несколько лет перебивался без работы. Ну не было у нас других забот, кроме, например, истории Хазарского каганата (7 – 10 века), религией которого был иудаизм, и который в 1948 г. был объявлен паразитическим государством, а любое признание его вклада в древнерусскую историю "принижало самобытное развитие русского народа". Уже готовая к печати монография Артамонова с первым в мире обзором истории хазар, была издана только в 1962 г., позже аналогичных западных трудов.
    В философии самой видной жертвой борьбы с космополитизмом стал главный редактор журнала "Вопросы философии" Б. Кедров, уволенный из Института философии за то, что он развивал тезисы об единой мировой науке, об интернациональной солидарности научных работников, о том, что приоритет в науке не имеет значения. Видные философы того времени – Митин, Розенталь и Селектор – принижали значение русской материалистичной философии, в частности, еврей, академик Митин, один из столпов официозной философии, утверждал, что русские философы перерабатывали западные идеи, приводя их в соответствие с русскими условиями. Каменский, Войтинская и Лившиц проповедовали ориентировку русской и советской культуры на Запад. Войтинская же писала, что развитие русской художественной литературы 19 века своеобразно повторило все течения западной литературы и т.д. Стало опасно обращать внимание на западноевропейские влияния и подтексты у русских писателей – "Космополит, злорадно хихикая, силится во что бы то ни стало обнаружить ту или другую параллель, ту или другую примету сходства русской культуры с культурой Запада. В подлом стремлении доказать, что культура русского народа заимствована у Запада, проявляется все ничтожество таких лжедеятелей культуры, людей без роду и без племени, влюбленных во все заграничное". В редакционной статье журнала Вопросы философии с возмущением цитировались пассажи из довоенного учебника о влиянии на Радищева западных писателей-просветителей Руссо, Стерна и др - "Так великий русский революционер и оригинальный мыслитель оказался в изображении авторов учебника сшитым из иностранных лоскутков. Это открытая форма бесстыдного преклонения перед Западом".
    В 1949 г. всемирно известные ленинградские филологи – евреи Борис Эйхенбаум, Виктор Жирмунский, Марк Азадовский, Григорий Бялый, Григорий Гуковский были обвинены их коллегами по Пушкинскому Дому в создании тайной антипатриотической группы, якобы захватившей власть в институте, а также в том, что они скрывали свою действительную национальность и насаждали антирусские тенденции. Все они лишились работы, Гуковский и Исаак Нусинов были арестованы и умерли в тюрьме.
    В феврале 1949 года Сталин подписал подготовленное А. Фадеевым постановление Политбюро ЦК ВКПб о роспуске объединений советских писателей в Москве, Киеве и Минске и закрытии альманахов Геймланд и Дер Штерн. Затем были арестованы еврейские писатели, журналисты и редакторы, готовившие материалы для Еврейского антифашистского комитета. В большинстве они были обвинены в шпионаже в пользу США. Двое – Айзенштадт-Железнова и Персов – были расстреляны. Были закрыты: еврейский музей в Вильнюсе, краеведческий музей в Биробиджане, историко-этнографический музей грузинского еврейства в Тбилиси, прекращены передачи Московского радио на идиш. В феврале было закрыто Московское государственное еврейское театральное училище имени Ш. Михоэлса. Затем ликвидированы все существовавшие в СССР еврейские театры – в Минске, Черновцах, Биробиджане, а 1 декабря 1949 г. был закрыт последний еврейский театр ГОСЕТ в Москве.
    Но в конце марта 1949 г. на совещании редакторов центральных газет М. Суслов предложил осмыслить ситуацию и прекратить публиковать крикливые статьи. Это был сигнал отбоя кампании. Окончательно о прекращении кампании возвестила статья в Правде от 7 апреля 1949 г.: Космополитизм – идеологическое оружие американской реакции. На церемонии вручения Сталинской премии не помню уже кому, когда Маленков назвал настоящую фвмилию лауреата, Сталин сказал, что не следует этого делать: "Если человек избрал себе литературный псевдоним – это его право, не будем уже говорить ни о чем другом, просто об элементарном приличии. Но, видимо, кому-то приятно подчеркнуть, что у этого человека двойная фамилия, подчеркнуть, что он еврей. Зачем это подчеркивать, зачем это делать? Зачем насаждать антисемитизм?" – рассуждал Сталин. По обычной практике борьбы с перегибами были сняты с должностей некоторые особо ревностные исполнители антисемитской кампании: главред газеты Советское искусство В. Вдовиченко и высокопоставленный работник аппарата ЦК Ф. Головенченко.
    В целом кампания борьбы с космополитизмом продлилась немногим более двух лет, и, хотя была шумна и воинственна, отличалась противоречивостью и непоследовательностью. Зачем и кому все это было нужно? Явно, что какие-то далеко идущие планы у вождя были, но – его время уже уходило. Будем считать, что нам повезло.

   

    Антисемитизм в СССР проявлялся в период Великой Отечественной войны в следующем:

В ходе войны немецкая пропаганда в газетах на захваченной территории и в листовках, сбрасываемых с самолетов на советские войска, пыталась отождествить евреев и коммунистов (то есть евреев и советскую власть).
    В 1948 году в СССР прошла кампания по борьбе с космополитизмом, имевшая антиеврейскую направленность. В течение 1948-51 гг. были закрыты все еврейские театры, школы, все периодические издания на идише, еврейские научно-исследовательские учреждения и педагогические вузы. В 1952 году были казнены ряд крупных еврейских деятелей, включая членов ЕАК. Среди них были крупные писатели на идиш: Перец Маркиш, Ицик Фефер, Лейб Квитко, Давид Бергельсон, Давид Гофштейн. Был расстрелян Еврейский Антифашисткий Комитет, в т.ч. убит его создатель и руководитель Соломон Михоэлс. В 1947—1953 гг. МГБ инспирировало т. н. "Дело врачей". Были арестованы высокопоставленные врачи, лечившие руководителей СССР, большинство из арестованных составляли евреи. Они обвинялись в сионистском заговоре с целью умерщвления И. В. Сталина и др. руководителей партии.
    С этого же времени советским руководством проводилась дискриминационная политика, заключавшаяся в неофициальном принципе "евреев не увольнять, не принимать, не продвигать". Для евреев была введена неофициальная процентная норма при приеме в вузы, а некоторые вузы были для евреев закрыты. Евреи не допускались на высшие государственные посты, на партийные должности сверх определенного уровня, им был практически закрыт доступ в структуры КГБ и ГРУ, командный состав армии и т. д.

    После смерти Сталина советские руководители стали высказывать претензии, что доля евреев, занятых умственным трудом, намного выше их доли в населении, например, министр культуры СССР Екатерина Фурцева публично заявила, что количество евреев-студентов должно быть равно числу евреев-шахтеров. В начале 1960-х годов прошел ряд так называемых "экономических процессов", жертвами которых были в основном евреи. Нападкам за борьбу с мнением, что в СССР не существует антисемитизма подвергались Евгений Евтушенко и Дмитрий Шостакович — в связи с озвучиванием темы Бабьего Яра как образца замалчивания Холокоста.. В антирелигиозных книгах, посвященных иудаизму, евреи в терминах, сходных с нацистскими, были представлены как враги человечества.
    В Белоруссии замалчивалась деятельность евреев-партизан и подпольщиков в годы Великой Отечественной войны. В частности, в официальном справочнике "Партизанские формирования Белоруссии в годы Великой Отечественной войны", изданном Институтом истории партии в 1983 г, нет упоминания о крупнейшем еврейском партизанском отряде Тевье Бельского. Аналогично участие евреев в партизанском движении было скрыто под графой "другие национальности". На памятниках погибшим в ходе Холокоста вместо слова "евреи" писали "мирные жители" или "советские граждане". "Еврейская тема" цензурировалась не только в Белоруссии — в 1964 году в издательстве "Молодая гвардия" вышла документальная повесть В. Р. Томина и А. Г. Синельникова "Возвращение нежелательно" о нацистском лагере смерти Собибор, в котором уничтожались почти исключительно евреи — слово "еврей" на страницах книги не упомянуто ни разу.
    В последующем проблемы сионизма и антисемитизма обострялись в основном в связи с ближневосточной политикой СССР - арабы стали нашими лепшими друзьями. После разрыва дипломатических отношений с Израилем в 1967 году в СССР набрала силу кампания по идеологической борьбе с сионизмом. На практике она всегда переходила в антисемитизм. В частности, был ограничен прием евреев в ряд престижных вузов, связанных с работой в силовых органах и за рубежом, и в учреждения аналогичного профиля. Практически не принимали евреев на механико-математический факультет МГУ и в другие престижные ВУЗы и факультеты. Тем не менее, на официальном уровне и в средствах массовой информации антисемитизм в СССР неизменно осуждался на протяжении всей истории страны.

    Антисемитизм стал частью идеологии украинских националистов и сохранялся в обоих крыльях организации после ее раскола в 1940—1941 гг. В постановлении съезда ОУН (б) (оккупированный немцами Краков, апрель 1940) говорилось: "Жиды в СССР являются преданнейшей опорой большевистского режима и авангардом Московского империализма на Украине… Организация украинских националистов борется против жидов как опоры московского большевистского режима, осознавая, что Москва — главный враг".
    Еще более резкое заявление сделал руководитель ново провозглашенного "Украинского государства" Ярослав Стецько (1941, сразу же после оккупации Львова нацистами): "Москва и жидовство — это самые большие враги Украины. Считаю главным и решающим врагом Москву, которая властно держала Украину в неволе. И, тем не менее, оцениваю враждебную и вредительскую роль жидов, которые помогали Москве закрепощать Украину. Поэтому стою на позициях истребления жидов и целесообразности перенести на Украину немецкие методы экстерминации [уничтожения] жидовства, исключая их ассимиляцию".
    Оппоненты бандеровцев — мельниковцы — с неменьшей неприязнью относились к евреям, о чем свидетельствуют действия таких мельниковских подразделений, как Буковинский курень, публикации в мельниковской прессе и др.

Антисемитское граффити в САО г. Москвы

    С распадом СССР и последовавшими за ним экономическим кризисом и сильным имущественным расслоением, при котором существенный процент сверхбогатой прослойки составили евреи, а также критика господствовавшей ранее идеологии способствовали широкому распространению антисемитских настроений в России.
    Началась массовая публикация антисемитских материалов в СМИ. Издаются такие книги, как "Моя борьба" Гитлера и "Протоколы сионских мудрецов", а также "Спор о Сионе" Дугласа Рида, "Князь мира сего", "Протоколы советских мудрецов" Г. Климова, "Десионизация" В. Н. Емельянова и многие другие.
    Одно из обсуждений проблемы антисемитизма в России в 2005 г. было связано с публикацией книги Шулхан арух и ответным "письмом 500". Прокуратура не последовала призыву авторов письма об уголовном преследовании еврейских организаций, но отклонила претензии последних к его составителям.
    Лидеры чеченских сепаратистов, такие как М. Удугов, активно пропагандировали антисемитизм, что является типичным для исламского фундаментализма. Свидетель этого, грузинский общественный деятель Георгий Заалишвили, который в течение года был в плену в Чечне, рассказывал: "Больше всего фундаменталисты по каким-то причинам ненавидели не русских, а евреев". Чеченские боевики в интервью журналистам утверждали, что "чеченцы стали жертвой мирового сионистского заговора", или что "евреи руками глупых русских убивают мусульман"
    В 2017 году президент фонда "Холокост" Алла Гербер отметила: "Сегодня бурного, открытого антисемитизма нет", — указав, что прежде всего его нет со стороны государства. Если во времена Сталина тема антисемитизма стала "чистой воды политикой", сейчас она "используется некоторыми депутатами, пропагандистами, когда есть такая возможность. Но это частные высказывания",— указала Гербер.

"Во Львове жидам не жить". Граффити в еврейском квартале Львова

    В 1990-х годах на Украине, как и в других республиках бывшего СССР, наблюдался резкий рост напряженности в межнациональных отношениях. 2000-е годы были отмечены новым ростом антисемитизма. Наибольший рост был отмечен в западном регионе страны. Согласно опросам Киевского международного института социологии (КМИС), проведенным в 2006 году, 45 % опрошенных респондентов из Западного региона (-32 % по сравнению с результатами 1991 года), 68 % представителей центрального региона (-5 % по сравнению с 1991 годом), 62 % из южных областей (-8 % к 1991 году), 47 % с востока страны (-23 % к данным 1991 года) считают евреев такими же гражданами Украины, как и представителей других национальностей.
    Доля населения, которая при опросе соглашается допустить евреев в свое близкое окружение (например, как членов своей семьи и друзей), уменьшилась с 1994 по 2006 гг. с 38 % до 21 %. Доля населения, которая не хотела бы, чтобы евреи были жителями Украины, увеличилась за этот период с 26 % до 36 %.. Согласно опросам, в 2005 году 52 % жителей Украины допускали проживание евреев на Украине, 36 % допускали их пребывание только в качестве туристов, 12 % вообще не допускали их пребывания на Украине.
    Антисемитизм на Украине активно поддерживается радикальными националистическими организациями, например, всеукраинским объединением "Свобода" и Конгрессом украинских националистов.
    В то же время, по мнению посла Израиля на Украине, проявления антисемитизма происходят здесь гораздо реже, чем в других европейских странах, и носят больше хулиганский характер, чем системный.
    Согласно одному из опросов общественного мнения, 64 % турок не хотели бы видеть своими соседями евреев. Однако прямые антисемитские акции в Турции преследуются правительством. Так, в 2009 году владелец магазина, вывесивший на дверях плакат с надписью: "Евреям и армянам вход воспрещен!", был приговорен к пяти месяцам тюремного заключения.
    Матиас Кюнцель, политолог-иранист исследовал параллели между иранским антисемитизмом и германским национал-социализмом. Он считает, что стремление Ирана стать ядерной державой вызвано желанием осуществить геноцид евреев. Кюнцель выдвинул гипотезу, что массовое распространение антисемитизма среди мусульман является следствием нацистской пропаганды. Он отмечает, что нынешний иранский режим провозгласил антисемитизм и отрицание Холокоста частью государственной идеологии — впервые после окончания Второй мировой войны.

    После распада Советского Союза многие советские евреи репатриировались в Израиль, но вместе с ними приехали также сотни тысяч не евреев (используя статью в Законе о возвращении, позволяющую репатриацию потомкам евреев и их семьям), что привело к новому явлению — антисемитизму в Израиле. На протяжении 1990-х годов в стране возникли организации этнических русских (например, "Славянский союз", лидер которого объявил о своей солидарности с одноименной российской национал-социалистической организацией. Появились также группировки скинхедов, которые проявляют (в той или иной степени) неприязнь к евреям.
    В русскоязычных книжных магазинах продается антисемитская литература, среди антисемитских сайтов в Интернете есть также и сайты русских израильтян.
    В рамках движения "Дмир — содействие абсорбции" был создан проект по исследованию антисемитизма в Израиле. Его руководитель Залман Гиличенский писал, что число случаев антисемитизма в Израиле в 2001 году исчислялось сотнями. При этом израильские СМИ, а также некоторые зарубежные, в частности Русский Ньюсвик использовали данные Гиличенского в известном деле о банде неонацистов из Петах-Тиквы, признанных виновными в осквернении синагог, нападениях на религиозных евреев и других преступлениях. Израильская полиция при расследовании событий в Петах-Тикве опиралась на данные Гиличенского.
    Гиличенский утверждает, что израильские власти недооценивают масштабы антисемитизма и игнорируют большую часть его обращений. Однако по его же информации, парламентская комиссия по алие и абсорбции новых репатриантов уже 4 раза обсуждала проблемы антисемитизма и неонацизма. В феврале 2008 года Кнессет принял закон, определяющий проявления нацизма и расизма в стране как уголовные преступления. В полиции Израиля создан специальный отдел, занимающийся неонацистами, во главе с майором Орит Хаими.
    Однако некоторые источники, подтверждая многочисленные факты антисемитизма, полагают что сам Залман Гиличенский склонен преувеличивать роль конкретно русского антисемитизма в Израиле. В частности, один из сотрудников пограничной полиции Израиля утверждал, что случаев осквернения синагог со стороны арабов намного больше, чем со стороны русских израильтян. Многие исследователи отмечают, что в 2000-е годы антисемитизм в мире достиг максимального уровня со времени окончания Второй мировой войны. Это касается как открытых выступлений антисемитского характера, так и завуалированных заявлений. В частности, критика Израиля, которая не учитывает, что те, кто стремится его уничтожить, делают это лишь потому, что Израиль — еврейское государство, как пишет в комментарии к Международному конгрессу в Вене, посвященному проблеме антисемитизма, проходившему в июне 2003 года, обозреватель "Немецкой волны" Гасан Гусейнов.
    До тех пор, однако, пока именно антисемитизм будет основополагающей частью антиизраильской политики, в упреждающих оговорках типа "я — не антисемит, но дайте мне покритиковать Израиль" всегда будет слышаться "он неплохой человек, хотя и еврей"
    Создатель документального фильма "Антисемитизм в XXI веке: Возрождение" Эндрю Голдберг полагает, что "очаг современного антисемитизма — на Ближнем Востоке, в арабском и мусульманском мире…"
    Исследователи отмечают резкий рост числа антисемитских акций в мире в 2009 году. Так, в Канаде количество инцидентов в 2009 году выросло на 11,4 процентов, по сравнению с предыдущим годом, и достигло самого высокого показателя из когда-либо зарегистрированных данной организацией, в течение 28 лет. Почти вдвое выросло количество антисемитских акций во Франции и на 55% — в Великобритании
    Многие исследователи отмечают, что в 2000-е годы антисемитизм в мире достиг максимального уровня со времени окончания Второй мировой войны. Это касается как открытых выступлений антисемитского характера, так и завуалированных заявлений. В частности, критика Израиля, которая не учитывает, что те, кто стремится его уничтожить, делают это лишь потому, что Израиль — еврейское государство.
    В 2013 году в докладе госдепартамента США по ситуации с правами человека в мире за 2012 год самыми неблагополучными в плане антисемитизма странами были названы Венгрия, Венесуэла, Греция и Украина. В докладе Центра Кантора при Тель-авивском университете указано, что по сравнению с 2011 годом число антисемитских проявлений в мире выросло на 30%. В 2014 году снова удвоилось число антисемитских акций во Франции. 15 апреля 2015 года в Тель-Авивском университете Центром Кантора по изучению современного европейского еврейства был представлен отчет об уровне антисемитизма в мире в 2014 году. Так, число актов насилия против евреев выросло на 38% по сравнению с 2013 годом, когда было зафиксировано 554 случая. В минувшем году было зафиксировано 766 случая насильственного проявления антисемитизма, совершенных как с применением оружия, так и без него. Количество поджогов более чем утроилось по сравнению с предыдущим годом, было зафиксировано 412 актов вандализма. Более 306 человек подверглись атакам, что не менее чем на 66% больше, чем в 2013 году. Зафиксировано 114 случаев нападения на синагоги (рост на 70%), 57 случаев нападения на общинные центры и школы, 118 - на кладбища и памятники, 171 - на объекты частной собственности. Уже на протяжении нескольких лет наибольшее число случаев проявления насилия приходится на Францию: 164 по сравнению с 141 в 2013 году. Резкий рост актов насилия отмечен в Великобритании (141 по сравнению с 95), Австралии (30 по сравнению с 11), Германии (76 по сравнению с 36 в 2013 году), Австрии (9 по сравнению с 4), Италии (23 по сравнению с 12), Швеции (17 по сравнению с 3), Бельгии (30 по сравнению с 11) и в ЮАР (14 по сравнению с 1).
    В мае 2014 года Антидиффамационная лига опубликовала "ADL Global 100: индекс антисемитизма". Опрос ADL был проведен в 102 странах среди более 53 тысяч человек. Целью опроса являлось определение уровня и динамики антисемитских тенденций в мире. Согласно опросу наиболее высокий уровень антисемитизма зафиксирован на Ближнем Востоке и в Северной Африке (74% населения). Второе место среди регионов мира по уровню антисемитизма занимает Восточная Европа, где антисемитами являются 34% населения, при этом в России антисемитов 30%, на Украине и в Белоруссии — по 38%. В Западной Европе антисемитские взгляды разделяют 24% населения. Наименее антисемитский регион мира — Австралия и Океания (14%). В Северной и Южной Америке (вместе) антисемитов 17%, при этом в США антисемитских взглядов придерживается 9% населения. 74% участников опроса заявили, что они никогда в жизни не встречали еврея. 2
    2 января 2015 года проблему антисемитизма впервые в истории рассматривала Генеральная Ассамблея ООН.

    Официальное отношение Католической Церкви к евреям и иудаизму изменилось, начиная с периода понтификата Иоанна XXIII (1958—1963). Иоанн XXIII был инициатором официальной переоценки отношения Католической церкви к евреям. В 1959 году папа распорядился, чтобы из читаемой в Страстную пятницу молитвы были исключены антиеврейские элементы (например, выражение "коварные" применительно к евреям). В 1960 году Иоанн XXIII назначил комиссию кардиналов для подготовки декларации об отношении церкви к евреям.
    Перед своей смертью в 1960 году он также составил покаянную молитву, которую назвал "Акт раскаяния"
    "Мы сознаем теперь, что многие века были слепы, что не видели красоты избранного Тобой народа, не узнавали в нем наших братьев. Мы понимаем, что клеймо Каина стоит на наших лбах. На протяжении веков наш брат Авель лежал в крови, которую мы проливали, источал слезы, которые мы вызывали, забывая о Твоей любви. Прости нас за то, что мы проклинали евреев. Прости нас за то, что мы второй раз распяли Тебя в их лице. Мы не ведали, что творили."
    Во время правления следующего папы — Павла VI — были приняты исторические решения Второго Ватиканского собора (1962—1965 гг.). Собором была принята Декларация "Nostra ?tate" ("В наше время"), подготовленная при Иоанне XXIII, авторитет которого сыграл в этом существенную роль. Несмотря на то, что полностью Декларация называлась "Об отношении Церкви к нехристианским религиям", основной ее темой был пересмотр представлений католической церкви о евреях.
    Впервые в истории появился родившийся в самом центре христианского мира документ, снимавший с евреев многовековое обвинение в коллективной ответственности за смерть Иисуса. Хотя "еврейские власти и те, кто следовали за ними, требовали смерти Христа", — отмечалось в Декларации, — в Страстях Христовых нельзя видеть вину всех евреев без исключения — как живших в те времена, так и живущих сегодня, ибо, "хотя Церковь — это новый народ Божий, евреев нельзя представлять отвергнутыми или проклятыми". Также впервые в истории официальный документ Церкви содержал ясное и недвусмысленное осуждение антисемитизма.
    "…Церковь, осуждающая все гонения на каких бы то ни было людей, памятуя об общем с иудеями наследии, и движимая не политическими соображениями, но духовной любовью по Евангелию, сожалеет о ненависти, о гонениях и всех проявлениях антисемитизма, которые когда бы то ни было и кем бы то ни было направлялись против евреев."
    За период понтификата Папы Иоанна Павла II (1978—2005) изменились некоторые литургические тексты: из отдельных церковных чинопоследований были удалены выражения, направленные против иудаизма и евреев (оставлены лишь молитвы за обращение иудеев ко Христу), а также отменены антисемитские решения целого ряда средневековых соборов.
    Иоанн Павел II стал первым Папой в истории, переступившим порог православной и протестантской церквей, мечети и синагоги. Он стал также первым Папой в истории, попросившим прощения у всех конфессий за злодеяния, когда-либо совершенные членами Католической церкви.
    В октябре 1985 года в Риме состоялась встреча Международного комитета по связи между католиками и евреями, посвященная 20-летию Декларации "Nostra ?tate". В ходе встречи прошла также дискуссия по поводу нового ватиканского документа "Замечания о правильном способе представления евреев и иудаизма в проповедях и катехизисе римско-католической церкви". Впервые в документе такого рода было упомянуто государство Израиль, говорилось о трагедии холокоста, признавалось духовное значение иудаизма в наши дни, и приводились конкретные указания, как толковать новозаветные тексты, не делая антисемитских выводов.
    Спустя полгода, в апреле 1986 года, Иоанн Павел II первым из всех католических иерархов посетил римскую синагогу. Он назвал евреев "старшими братьями". Посещая десятки городов мира с апостольскими визитами, Иоанн Павел II никогда не забывал обращаться с приветствиями к еврейским общинам. Говоря о страданиях евреев во время холокоста, он всегда называл этот геноцид ивритским словом "Шоа".
    Аналогично вели себя и его соратники по службе в Ватикане. В 1990 году президент комиссии по религиозным отношениям с евреями архиепископ (позднее кардинал) Э. Кессиди заявил:
    "То, что антисемитизм нашел место в христианской мысли и практике, требует от нас акта "Тшува" (раскаяния)."
    В 2000 году Иоанн Павел II нанес исторический визит в Израиль. Он посетил Мемориал Катастрофы и героизма Яд ва-Шем и помолился у Стены Плача, после чего принес покаяние перед еврейским народом.
    17 января 2010 года папа римский Бенедикт XVI второй раз в истории Римской католической церкви, посетил синагогу в Риме. Он сказал, что данный визит является важным событием в жизни католиков и евреев. Визит означает, что в позиции Римской Католической Церкви наметились принципиальные изменения по отношению к евреям.

    Русская православная церковь принимала участие в деятельности Всемирного совета церквей, в частности, его комиссии "Церковь и еврейский народ", в работе международных конференций: в Москве были проведены две международные конференции представителей христианских церквей и нехристианских мировых религий, где официальные представители Московской Патриархии выступали с решительным осуждением милитаризма, расизма и антисемитизма.
    Но, как пишет политолог Вячеслав Лихачев, в Русской православной церкви доминирует консерватизм и сопротивление религиозным новациям. В связи с этим ревизия доктрины негативного отношения к евреям, которая была проведена в католической и протестантской церквях, затруднена. Основным выразителем этой традиции был Иоанн (Снычев), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. "Еврейский вопрос" относится к темам, которые консерваторы акцентируют во внутрицерковной полемике, обвиняя евреев, принимающих православие, в попытке развала церкви изнутри, критикуя церковных либералов как наемников евреев, а высших иерархов за любые попытки диалога с иудаизмом и тем более эйкуменические высказывания. Но в то же время в РПЦ существует течение меньшинства, представители которого утверждают, что подлинное христианство несовместимо с антисемитизмом.
    13 ноября 1991 года Патриарх Московский и всея Руси Алексий II на встрече с раввинами в Нью-Йорке процитировал обращение к евреям, сделанное в начале XX века архиепископом Николаем (Зиоровым):
    "Еврейский народ близок нам по вере. Ваш закон — это наш закон, ваши пророки — это наши пророки. Десять заповедей Моисея обязывают христиан, как и евреев. Мы желаем всегда жить с вами в мире и согласии, чтобы никаких недоразумений, вражды и ненависти не было между нами"
    Данное обращение было подвергнуто жесткой критике в консервативных церковных кругах.
    19 апреля 2008 года группа из 12 священников из пяти православных церквей (Русской, Греческой, Украинской, Грузинской и Константинопольской) выпустила обращение с призывом пересмотреть давние богословские позиции по отношению к евреям и государству Израиль и удалить антисемитские места из богослужений, особенно пасхальных, где ненависть к евреям выражается особенно ярко.
    Современный израильский раввин Адин Штейнзальц: "Я считаю, что в России антисемитизм растет "сверху", а не "снизу". Все его значимые волны по разным причинам создавались властями. Так было во времена погромов 1895 года. Что-то видоизменилось, но, по сути, продолжилось во времена существования организации "Память", которая была не народным движением, а была создана властями. Как это ни странно прозвучит, но в России источниками антисемитизма остаются церковь и христианская теология. Но, видимо, для большинства русских и тех, кто посещает церковь, это скорее приключение, впечатление, нежели образование. Людей, придерживающихся православной теологии, несравнимо меньше, чем людей, посещающих церковь. Поэтому влияние фактора антисемитизма сегодня не очень значимо".
    Размышляя о канонических определениях, запрещающих христианам молиться в синагоге, поститься с иудеями, праздновать с ними субботу и др., Патриарх Сербский Павел пишет:
    "В этих определениях под обозначением "иудеи" в виду имеется не народ, а вероисповедание, и нам должно быть ясно, что здесь речь идет не о каком-то расизме, не об антисемитизме, совершенно чуждом христианству и Православию. Это определенно подтверждается и тем фактом, что обычно каноны, содержащие для верующих запреты по отношению к иудеям, то же самое запрещают и по отношению к язычникам, без разницы, к какому народу они принадлежат, равно как и по отношению к христианским еретикам и схизматикам". — (Патриарх Сербский Павел. "Уясним некоторые вопросы нашей веры".)

    Термин "антисемитизм" широко используется в израильской общественной полемике, а также во внутри еврейской полемике. В этой связи появилось и специальное определение "еврей - антисемит" или "еврей - самоненавистник", которым оппоненты часто называют друг друга.
    Антисемитизм подвергается критике как и другие проявления национальной нетерпимости и ксенофобии. В частности, Фридрих Ницше писал, что "антисемит не становится приличнее оттого, что лжет согласно принципу". Антисемитизм высмеивал в песнях советский поэт Владимир Высоцкий. Жан-Поль Сартр писал, что антисемитизм не является идеей, подпадающей под защиту права на свободу мнений.
    До конца XIX века существовало три реакции евреев на антисемитизм:

    В конце XX — начале XXI века появились новые организации по борьбе с антисемитизмом. В 2005 году ООН приняла специальную резолюцию против антисемитизма, а Европейский союз провел в 2005—2006 гг. ряд мер для борьбы с антисемитизмом в Европе. Европейская комиссия по борьбе с расизмом и нетерпимостью в 2004 г. приняла рекомендацию о борьбе с антисемитизмом.
    Но в то же время социолог Сергей Кара-Мурза говоря о борьбе с антисемитизмом, утверждал, что проблема антисемитизма раздувается искусственно, и подверг критике проводимую кампанию против антисемитизма, приводя как яркий ее негативный пример случай, когда антисемитской была расценена реплика президента Польши Леха Валенсы, в которой он просто упомянул о страданиях евреев в общем списке, наряду с поляками.

Один из самых популярных евреев нашего времени - Игорь Губерман - тоже высказался по поводу антисемитизма в своем стиле:

Честно сказать, мне связываться с этой темой вовсе не хотелось. Все, что я думаю о нас, я изложил (и продолжаю, слава Богу) в своих стишках. К тому же мы обидчиво чутки к любой попытке нас затронуть даже словом - это более всего похоже на чувствительность дворовых кошек: чуть напрягшись, они следят за вашим малейшим жестом, но с места не уходят. Да еще столько понаписано про нас - и за, и против, и негодующее против против, только ситуация по-прежнему та же, что была многие века до нас. Цивилизация то сглаживает ее, то дикий смерч опять вздымается до неба, явно Бога не тревожа, ибо Он давно уже пустил наши дела на самотек. Ну, словом, не хотел.
    Но как-то раз попались мне заметки (пышно именованные "эссе") одного российского прозаика. Что он еврей, я догадался бы легко, даже его не зная: только еврей может копаться так самозабвенно в темной русской истории отошедших веков. А в заметках (прошу прощения - в эссе) затронул автор забавную для него (не более того) тему своего еврейства. Простодушно написав, что в нем шевелится какая-то смутная нежность, когда, идя случайно мимо синагоги (из Исторической, он подчеркнул, библиотеки, где сподниза копал историю России), видит он замшелых стариков при бородах и часто даже пейсах. Это легкое чувство, овевающее вдруг его светлую душу, совершенно сродни той нежности, сообщил нам автор, что ощущает он к соболелыцикам своей любимой футбольной команды. Тут я что-то разозлился, хоть, конечно, был не прав, ибо любой человек имеет право на любое чувство, честь и хвала прозаику, который их описывает честно и открыто. Хотя есть еще прекрасная возможность промолчать, но мы ей пользуемся редко. Я даже вспыхнул, чтобы написать ему что-нибудь язвительное, но быстро передумал. С какой бы стати мне ему писать? Он - известный русский прозаик, а я простой еврейский никто. Его Россия полностью впитала и переварила (ассимилировала - мечта множества евреев), а меня исторгла, как кит - Иону, и правильно сделала, поскольку переваривался я довольно плохо (хотя, видит Бог - хотел по молодости лет). Я все это чуть позже вспомнил, когда в Москве поехал навестить родителей на еврейское кладбище в Вострякове. Хрестоматийно русские березы и осины тихо шелестели листьями на ветру, и евреи, привозимые сюда, достигли уже полной ассимиляции, словно некие подберезовики и подосиновики. Именно здесь я вдруг отчетливо сообразил, что двигали моей воздержанностью не лень и не гордыня застенчивости, а памятное мне событие (употребленное мной слово - не преувеличение), та некая давнишняя история, к которой я сейчас перейду.
    Не написал я свой заведомо бессмысленный укор, поскольку много лет назад оказался в числе первых слушателей того известного письма, что написал некогда историк Натан Эйдельман известному русскому прозаику Виктору Астафьеву. Я к Тонику Эйдельману всегда испытывал невероятное (и редкостное для меня) почтение, что дружеским отношениям изрядно мешало, но ничего с собой поделать я не мог. А тут - решительно, хотя несвязно и неубедительно - стал возражать. Многие помнят, наверно, что письмо это упрекало Астафьева в некорректности к национальным чувствам грузин - да еще тех, чьим гостеприимством Астафьев пользовался, будучи в их краях. Я сказал Тонику, что письмо это (еще покуда не отправленное в Красноярск) неловко выглядит - как некое послание провинциального учителя-зануды большому столичному лицу со смиренной просьбой быть повежливее в выражении своих мыслей. Я говорил и чувствовал, что говорю что-то не то, и был я справедливо не услышан. А через короткое время (уже и свой ответ Астафьев написал, уже известны стали эти письма и повсюду обсуждались) ехал я из города Пярну, возвращаясь домой в Москву. А так как приютивший меня в Пярну (прописавший у себя, чем жизненно цомог) Давид Самойлов собирался в Таллинн, то и я с ним увязался на автобус. Поэта Самойлова радостно и любовно встречали местные журналисты, мы очень быстро оказались на какой-то кухне, где был уже накрыт стол для утреннего чаепития. Но Давид Самойлович сказал свои коронные слова, что счастлив чаю, ибо не пил его со школьного времени, и на столе явились разные напитки. Хозяев очень волновала упомянутая переписка, они сразу же о ней спросили, я было встрял с рассказом (Давид Самойлович был сильно пьян, в тот день мы начали очень рано), но старик царственно осадил меня, заявив, что он все передаст идеально кратко. И сказал:
- В этом письме Тоник просил Астафьева, чтоб тот под видом оскорбления грузин не обижал евреев.
    И я сомлел от восхищенного согласия. Именно это я пытался сказать Тонику тогда, но все никак не мог сообразить, что именно хотел я высказать.
    Ответ на то письмо тогда последовал отменный, до сих пор со смутным удовольствием я перечитываю послание Астафьева, когда оно мне попадается порой. Это была высокая наотмашь отповедь коренного россиянина - случайному и лишнему в этой стране еврею. И самый размах обильно выплеснувшейся державно-почвенной злобы, и детали - все в нем было замечательно. А строки, напоенные сарказмом, непременно приведу, их надо нам читать и перечитывать:
"Возрождаясь, мы можем дойти до того, что станем петь свои песни, танцевать свои танцы, писать на родном языке, а не на навязанном нам "эсперанто", тонко названном "литературным языком". В своих шовинистических устремлениях мы можем дойти до того, что пушкиноведы и лермонтоведы у нас будут тоже русские, и, жутко подумать, - собрания сочинений отечественных классиков будем составлять сами, энциклопедии и всякого рода редакции, театры, кино тоже приберем к рукам, и, о ужас! О, кошмар! Сами прокомментируем "Дневники" Достоевского".
    Поеживаюсь и сейчас, перепечатывая это. Кто мешает ущемленным местным людям писать свои песни? А разве, чтобы стать пушкиноведом, нужно что-нибудь еще, кроме способностей и готовности к нищенской зарплате где-нибудь в музее? Раздражает бедного прозаика сам факт еврейского участия в перечисленном. И что-то это мне напоминало. Спохватился, осознав, что это я читаю перепев того письма, что на заре века, за восемьдесят лет до Астафьева, написал прозаик Куприн своему другу Батюшкову. Он тоже гневно сетовал на вторжение евреев в область языка и литературы. Комментируя активность этого вторжения, Куприн цитирует самого себя: "ибо, как сказал один очень недурной беллетрист, Куприн, каждый еврей родится на свет с предначертанной миссией быть русским писателем". Далее - подробный состав преступления:
"Ведь никто, как они, внесли в прелестный русский язык сотни немецких, французских, торгово-условных, телеграфно сокращенных, нелепых и противных слов... Они внесли припадочную истеричность и пристрастность в критику и рецензию..."
    Как одинакова мелодия, заметили? И столь же ярко выдохнул Куприн свою заветную мечту:
"Эх! Писали бы вы, паразиты, на своем говенном жаргоне и читали бы сами себе вслух свои вопли. И оставили бы совсем-совсем русскую литературу".
    Больше не могу цитировать, до слез становится мне жалко двух замечательных писателей, обрамивших начало и конец века своими справедливыми печалями. И сокрушенно бьется мое сердце, влага виноватости готова застелить глаза, но я ничем помочь им не могу. А как за время между этими двумя посланиями-близнецами вторглись наглые евреи в, например, поэзию российскую! Втесались и втемяшились настолько, что стали гордостью и чуть не символами ее величия. Ничего я не могу поделать ни для светлой тени Куприна, ни для Астафьева - дай Бог ему здоровья. Я как бы чуть помог, ведь лично я уехал, только продолжаю компрометировать великий и могучий своим участием. И тут, подобно Блоку, некогда исторгшему из тонкой своей лиры зверский рык ("Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, с раскосыми и жадными очами!"), я хочу сказать, ничуть не виноватясь, как бы о стихии говоря - о талантливости народа моего в письменности любого коренного населения. А что, кстати, поделать с фактом, что и упомянутый великий Блок - еврей по папе? А куда мы Фета денем?
    Жалко литераторов, которые мечтают об отделе кадров. Тем более, что мечтают попусту и зря, поскольку все равно ведь продолжается и длится обсуждаемая горькая беда. Евреи сочиняют песни, и они становятся народными, высказывают проницательные и тонкие суждения о Пушкине и Достоевском, пишут для театра, и в театрах совершаются аншлаги, над статьями в энциклопедиях корпят - и чувствуют себя при этом совершенно русскими людьми. Как некогда в Испании, Германии - везде было одно и то же. И смотреть на это - мерзко и противно лучшим представителям народа коренного. Ибо ясно им, что не будь этих пронырливых инородцев, сами стали бы писаться песни, составляться словари, исследоваться Лермонтов и они сами. Как же я их бедных понимаю! С подлой целью растворились эти пакостные юркие приспособленцы в русском народе - делать некую работу, почему-то никому не нужную, пока они не взялись за нее. И как им хорошо, заразам, несмотря на нищенскую плату! Все ради того, чтоб слиться с благородным местным населением. И ничего тут больше не добавишь - от душевного бессилия и легкой тошноты. И лучше поплетусь я снова по наклонному пути моей национальной наглости.
    Забавно, что жажда раствориться и слиться с коренным населением - тесно и как ни в чем не бывало соседствует с тайно-сладким ощущением своей причастности к иному великому народу. Более того, две эти полярные страсти взаимно разжигают друг друга. Был некогда такой писатель - Александр Поповский. То, что я о нем думаю, вслух я никогда не скажу, ибо судить - не мое право, судит время, и полная мгновенная забытость - лучший суд. Однако пояснить - необходимо. Этот писатель посвятил свою жизнь русской науке - не было, пожалуй, в ней за весь советский период ни одного крупного прохиндея, о котором Александр Поповский не написал бы восторженного романа. Так что в этом смысле он высоким был державным патриотом современной ему земли русской. Слава Богу, такие люди обычно бездарны - кажется порой, что некто сверху все-таки следит за справедливостью. И, разумеется, он процветал настолько, что даже оставалось у него свободное время для просто чтения. Ибо где-то в конце пятидесятых, встретив в писательском поселке знакомую пару, он им не без удивления сказал (уже за шестьдесят ему было крепко):
- Слушайте, на днях прочел я, наконец, "Войну и мир" - и вправду хорошо писал Толстой!
    А я как-то к нему зашел по поручению кого-то и ушел, восторженное изумление переживая. Старик, оказывается, много лет собирал фотографии знаменитых евреев - густо усеивали они стены его дома. Их рассматривая, неожиданные узнавал я лица, слыша от хозяина авторитетные подтверждения, ибо наводил он справки, не жалея времени и сил. Впервые я узнал, что мной читавшийся тогда взахлеб великий итальянский психиатр Чезаре Ломброзо - еврей, и что еврей - король шпионов англичанин Сидней Рейли. Оживившись от восторга моего, старик мне рассказал историю, которая теперь всю жизнь со мной, как некий праздник поучительного лаконизма. Когда канадский физиолог Ганс Селье (который ввел понятие о стрессе - нынче этим словом не пользуются только немые младенцы) получил за свои работы Нобелевскую премию, то первое письмо, пришедшее к нему, было из Советского Союза. Некий заведомо ему неизвестный Александр Поповский посылал запрос. Цитирую дословно, ибо помню и буду помнить всегда:
"Глубокоуважаемый господин Ганс Селье! До меня дошли сведения, что вы - еврей из Венгрии по материнской линии. В случае, если это так, прошу прислать мне вашу фотографию размером девять на двенадцать и биографию в пол тетрадочного листа. В случае, если это не так, сердечно поздравляю вас с получением высокой награды".
    Ах, чтоб я так писал, давно уже подумал я. И снова, как тогда впервые, так я помягчел сейчас душой от этого неприхотливого письма, что вот уже мне стыдно стало: что я привязался, старый идиот, к этому известному прозаику русскому, к замечательному русскому писателю Астафьеву, к несчастному Поповскому, прекрасно прожившему свою несчастную жизнь (поскольку знал неправедность ее, но в те поры подобное писали все или почти), зачем я вообще заочно нарядился в прокурора. На этом - точка. Я вычеркивать не буду, пусть мне будет стыдно и досадно.
    Ощущение причастности к своему народу возникает часто вдруг и неожиданно для дремлющей души. Порою принимая формы поразительные, и в одном подобном случае я оказался участником. Мне позвонила давняя приятельница и, чуть запинаясь, попросила, чтобы я помог ей захоронить прах отца, недавно умершего в Питере. А разговор наш - в Иерусалиме. Я потому и попросила именно тебя, сказала дочь, - ты не будешь смеяться, узнав, в чем дело. Ибо речь шла не о захоронении, а о распылении праха в Иудейской пустыне - такова была предсмертная просьба. И была всего лишь половина праха - вторую он просил оставить в Питере, в котором прожил свою жизнь и обожал который. А был он физиком, талантлив был необычайно, много сделал для науки и империи, а кто он - осознал на старости, отсюда и такое ярое желание присоединиться к своему народу хотя бы частью праха. Было нечто символическое в нашем необычном действе, и сидели мы в машине молча, пока искали место, чтобы виден был оттуда Иерусалим - входило это тоже в просьбу к дочери. На склоне возле могилы пророка Самуила такое место отыскалось. Дочь вынула из сумочки старый школьный пенал, мы вытрясли из него горсть серого праха, ветер аккуратно унес его, развеивая по пустыне. Мы курили и молчали. Так советский физик разделил себя посмертно, чтобы обозначить поровну свою любовь и причастность.
    Об этой поразительной раздвоенности нашей некогда рассказывал Зиновий Ефимович Гердт. У них в театре был секретарь партийной организации некто Левин (за точность фамилии я нарочито не ручаюсь) - тихий, но активный человечек, оголтелый, но незлобивый коммунист, усердный сеятель правоверного партийного мировоззрения. Но раз они поехали на гастроли в Лондон, и бедный Левин прямо на глазах сошел с ума. Во всех прохожих он видел евреев, и не просто опознавал их, а радостно сообщал окружающим. Он вообще сильно загрустил от впервые им увиденной западной жизни, и легко себе представить, что творилось в его преданном и недалеком сознании. А на какой-то улице сидел на стуле краснокожий индеец в головном уборе с перьями и столь же экзотически одетый, а при нем еще была какая-то нездешняя птица из породы попугаев - она тащила клювом из ящичка билеты с предсказаниями счастья. Это еврей, закричал Левин, бесцеремонно тыча пальцем в направлении индейца. Тут его, естественно, подняли на смех, он обиженно замолчал и только долго оглядывался, когда они уходили. Это еврей, грустно и убежденно шепнул он Гердту. А в конце дня их всех - по просьбе того же Левина - повели обедать в известный еврейский ресторан, где Левин от обилия легко опознаваемых лиц совсем увял и только сладостно водил глазами. А в конце обеда в ресторан легкой походкой вошел тот краснокожий индеец, с панибратством завсегдатая громко сказал - "Шалом, хевра" (то есть "привет компании") и принялся со вкусом есть немедленно ему принесенную фаршированную рыбу. Легко себе представить восхищенную гордость Левина и посрамление не веривших ему. Но это - лишь начало той истории, что записал я, убежав как бы в сортир. После исхода Шестидневной войны у Левина возникло чисто клиническое раздвоение личности. Он обожал рассказывать об этой войне и начинал, прекрасно помня, что является секретарем партийной организации.
    - Легко понять этих трудящихся арабов, - говорил он для начала, - они себе обрабатывают свои поля и посевы, и вдруг евреи начинают по ним стрелять из винтовок...
Он возбуждался прямо на глазах.
- И тогда они берут автоматы и тоже начинают стрелять. И тогда эти...
- Кто эти? - спрашивал подвернувшийся Гердт.
- Евреи, - воспаленно отвечал Левин, - начинают стрелять из пулеметов! И тогда эти...
- Кто эти? - непонятливо спрашивал Гердт.
- Арабы! - огрызался Левин. - Они подкатывают артиллерию! И тогда эти...
- Кто эти? - невозмутимо спрашивал Гердт.
- Евреи! Тогда евреи садятся в танки и начинают наступать, и тогда они...
- Кто эти они? - спрашивал Гердт.
- Эти чертовы арабы, - Левин уже терял сознательность, - они стреляют из противотанковых ракет! И тогда эти...
- Эти кто? - переспрашивал Зиновий Ефимович.
- Наши евреи! - кричал Левин с торжеством. - Они садятся в самолеты и расхерачивают все это к ебене матери!
    После чего он остывал, приходил в себя, посматривал сконфуженно и вопросительно - с опаской, что сболтнул лишнего, пока опять не подворачивался слушатель с вопросом о течении войны. Гердт неизменно оказывался рядом.
    Теперь, насколько я сумею - о чувстве избранности, то бишь о пресловутой национальной гордыне.
    Вообще говоря, чувство избранности (даже отчетливого превосходства) свойственно множеству народов. Более того, чем хуже у народа настоящее, тем светлее и величественней мифы и легенды о высоком прошлом и больших путях в истории. Мне как-то довелось об этом говорить с татарским яационалистом. Когда лопнул пузырь дружбы народов, ярким пламенем вспыхнули национальные амбиции почти везде, а так как всем жилось одинаково плохо и неприкаянно, то гордыня расцвела повсюду несусветная. А я в Казани приглашен был выступить перед почтенными людьми большого бизнеса. И приплелись, конечно же, евреи. Впрочем, многие из них были женаты на татарках. Я работал вместе с певцом и оркестром, так что, минут десять почитав стишки, я уступил им место, сел за столик, но не пил, а лишь прихлебывал, ожидая своей новой очереди лицедейства. Но оркестр все играл и играл, певец все пел и пел, уже пошли танцы, а я сидел, трезвый, как дурак на свадьбе, и недоумевал, когда же меня свистнут снова. А после ухватил я за штанину пробегавшего мимо устроителя, и он сказал мне внятно и доверительно:
- Ради Бога, извини меня, забыл предупредить, ты можешь пить спокойно, им надо всего-навсего завтра сказать в своих конторах, что слышали Губермана, а стихи им на хуй не нужны, послушали и все, на гонораре это никак не отразится. Гуляй, старик, с тобой закончено.
    И начал я наверстывать упущенное. Ко мне подсел немолодой интеллигентный татарин (ох, немного их там было!) и беседу начал с полуслова - будто мы ее прервали только что. Он сообщил мне, что по его глубокому убеждению, татары - великий народ, чисто случайно не вошедший в исторический канал, по которому пошли другие великие народы. Я не возражал, я наливал и опрокидывал. А главная тому причина, грустно и увлеченно повествовал непьющий собеседник - она в том, что век за веком татары отдавали россиянам своих самых выдающихся людей. Они утекали в империю, печально и красиво сказал он. Историк Карамзин, поэт Державин, композитор Рахманинов, полководец Кутузов, актер Каратыгин, писатели Аксаков и Тургенев - самые поверхностные, хоть и яркие примеры. Я сочувственно кивал. Тут на меня посыпались какие-то знатные фамилии, о большинстве которых я и слыхом не слыхивал, потом он помянул, что татары на первом или втором месте по числу Героев Советского Союза (это в пропорции с количеством народа, то есть весьма значимо), но тут не удержался я и буркнул, что евреи - на третьем. Мельком я успел подумать, что надо следить за собой, ибо выпивка уже делала свое благое дело, а разговор со мной затеяли всерьез. Но было уже поздно. И когда меня спросили, бывал ли я в музее Льва Толстого, и кивнул я головою, пьяный враль, и собеседник торжествующе спросил, а видел ли я слева в самом основании генеалогического дерева фамилию Баскакова - а он татарин, я спросил вместо ответа, почему не посмотреть было направо, где еврей Шафиров обозначен. И собеседник мой исчез куда-то. Я без огорчения подумал, что Шафиров, кажется, - на дереве Толстого Алексея, а не Льва, но сам себе сказал: какая разница - и принял еще пару рюмок. Но тут он появился, весь сияя - подкопил, наверно, аргументы - жалко, я по пьяни все испортил сразу. Он еще и сесть не успел, как я ему сказал приветливо:
- Я тут подумал, знаете, и если все, что вы мне излагали - достоверно, то татары - просто-напросто одно из наших утерянных колен.
    Он повернулся, мне ни слова не сказав, и не услышал я вследствие этого множества новых фактов. Но зато запомнил главное: еще один избранный Богом народ свято помнит о своем великом прошлом.
    Множество таких же точно аргументов каждый, кто желает, с легкостью отыщет на страницах всех сегодняшних республиканских газет всех республик бывшего нерушимого Союза. Тут же рядом будет находиться такое поношение бывших братьев и соседей по империи, что душа будет болеть и одновременно играть от виртуозности раскрепостившихся мыслителей. А с каждой оскорбленной стороны течет такое, что словарь дружбы народов уже время составлять. И я уверен, что вот-вот появится еврей, который это сделает. От одного шедевра я не в силах удержаться - вот, как говорят чеченцы, например (задолго до войны, что важно):
"Чечены и русские - братья, а осетины - дикие собаки, еще хуже русских".
    Но вернусь к своим. Гордыня - это прежде всего чуткость к ущемлению. Чувствительность к обиде по национальной принадлежности, еще фантомной и предполагаемой обиде, и к выдуманной в том числе - присуща нам вне всякой зависимости от характера и интеллекта. Как-то раз моя приятельница Фира ездила в Америку погостевать у друзей. Но быть в Нью-Йорке и на Брайтон не сходить - впустую съездить, и вот уже сидит Фира на Брайтоне возле моря, а рядом - скопище жовиальных евреек советского разлива, снисходительно ругающих Америку за сухость душ и полное отсутствие культуры. Сама их речь - высокое свидетельство незаурядного культурного развития всех этих далеко не молодых, отменно корпулентных (если я правильно толкую это слово) дам. В прошлой жизни занимались они всяким - в том числе и торговали культтоварами или распространяли билеты в приехавшие на гастроли театры, так что им и карты в руки, я их вовсе не хочу обидеть. Я их много видел и беседовал не раз, я каждый раз, на Брайтоне бывая, что-нибудь хожу послушать, и обычно смех мой горек. Только я отвлекся. Услыхав, что Фира из Израиля ("откуда сами будете, дама?"), стали все ей задавать вопросы, на которые немедленно сами же и отвечали, Фира только поражалась их категорической осведомленности. Образовалась крохотная пауза, и Фира вставила в нее известные слова, что там, где два еврея - три несхожих мнения.
    - Кто это сказал? - грозно вопросила одна из женщин.
- Черчилль, - пояснила Фира. - Уинстон Черчилль.
- Черчилль? - с невыразимой гадливостью повторила собеседница. - И что вы ответили этому антисемиту?
    Жаль, что пока что не сыскался Бабель, могущий описать это уходящее поколение еврейских пришельцев - но, быть может, он уже растет и уже впитывает этот дух и эти речи? Хочется мне думать, что они не пропадут. Я как-то там (в плохом был очень настроении, хотел развеяться) услышал возле продовольственного магазина (как там солят, маринуют и коптят!) слова одной такой дамы в разговоре с подругой - слова, от коих испытал я чистое высокое счастье:
- И ты себе представляешь, - пылко говорила она подруге, - он сказал мне: идите на хуй! А я ему тогда сказала: молодой человек, а я была там больше, чем вы - на свежем воздухе!
    Теперь начну я как бы снова и как бы по порядку. С интереса нашего, сугубого и острого, ко всему, что относится к евреям, где бы и когда они ни жили. С интереса, который начисто пренебрегает неким общепринятым, разумным и естественным (ха! - на все эти три слова) порядком изложения любых сведений. Это ярче всего видно на примере старой (десятые годы прошлого века) Еврейской энциклопедии. Очень любил я некогда в застолье излагать цитаты из нее - не надо было никаких собственных шуток. Помню наизусть о Лондоне, к примеру: "Лондон - столица Англии. Основан в 1066 году, когда Вильгельм Завоеватель привез туда несколько десятков еврейских семей". И так про все на свете. Меня и всех приятелей моих весьма это смешило. Прошли года, уже в Израиле я жил, затеялся какой-то чахлый семинар, куда меня позвали по ошибке, и на коллективном завтраке в столовой я вдруг вспомнил эту и подобные ей фразы. Засмеялись, помню, все, только один спокойно и серьезно сказал мне, что ему нисколько не смешно. Уже давно, сказал он так же ровно и неторопливо, все на свете он воспринимает с точки зрения причастности к еврейскому народу. Я смолчал, поскольку сильно ошарашен был внезапным ощущением, что я ведь тоже с некоторых пор воспринимаю многое в таком же искаженном ракурсе. А осознав, уже я этому и удивляться перестал. Все как бы сохранилось прежним, только сильно сфокусировался взгляд. Что вряд ли хорошо, но это есть. Сквозь эту призму по-иному я на многое смотрю, и пакость, совершенная евреями (а сколько же ее!) мерзее и больней мне, чем пакость, сделанная кем-то, кто вне этого сильно суженного взгляда.
    Дина Рубина записала слова, однажды сказанные ей немолодым и невеликого образования человеком (уже здесь, в Израиле):
- Помни, деточка, - сказал он ей, - что самое хорошее я самое плохое на свете делается евреями.
    Я не согласен с полнотой такого обобщения, но под словами о причастности нашей ко всему на свете, и к полярному по качеству притом - я подписался бы обеими руками. Это мания величия и миф об избранном народе? Нет, я думаю, что это - отражение реальности. И потому так правы старики, перечисляющие со смешной гордыней фамилии знаменитых соплеменников, и потому мне так понятны люди, ненавидящие нас. И вновь я сбился, старый графоман, на ту высокую тональность, что никак мне не по чину, а важней, что не по нраву.
    Искажена моя картина мира - всюду вижу я талантливых (пускай способных), с бешеной активностью евреев. Может быть, пойти в сотрудники в журнал "Наш современник"? Сколько бы я мог им рассказать!
    Я в Лондоне гулял дней пять с женой, а после был с туристской группой столько же. И не запомнил ничего, кроме отменной фразы гида как-то утром. Он сказал:
- Вниманию женщин! Следующий туалет будет только в доме, где родился Шекспир!
    А моему приятелю завидно повезло. Он где-то на проспекте на огромный магазин набрел, где на витрине краской масляной было написано по-немецки - "говорим на немецком", по-испански - "говорим на испанском", по-французски - "говорим на французском". А на иврите там было написано - "для евреев - скидка". Кому это понравится, узнавши?
    О взаимовыручке еврейской сколько ни написано - все правда. Далеко неполная притом. Поскольку множество веков евреи скидывались специально в помощь соплеменникам, которые нуждались в ней, и это продолжается посейчас. И ничего величественней этого я как-то не упомню. В лагере в Сибири с завистью и уважением смотрел я, как быстро сплачиваются люди с Кавказа. Сбившаяся стайка их немедленно и радушно принимала своего новичка - а что творили с новичками и друг с другом люди коренной национальности! Вернусь к своим, поскольку миф о нашей выручке взаимной - справедлив почти вполне. Почти, поскольку в памяти стираются мгновенно грустные истории вчерашней жизни - как евреи старались не брать на работу других евреев, опасаясь, чтобы их не заподозрили в национальном потакательстве и вообще чего дурного не подумали. Таких испугов множество бывало - это характерно именно для растворенцев (не найду иного слова) - тех, кто жаждал слиться и прильнуть. Я еще слыхал о тайно жидовствующих растворенцах - те, согласно мифам и легендам, резали безжалостно евреев на различнейших экзаменах, свою повадку мотивируя идеей, что еврей обязан знать предмет не на пятерку, а на шесть как минимум. Но это обсуждать мне неохота, я брезглив и забывчив. Но чтобы с темой выручки и помощи расстаться, я ее хочу усугубить (разумеется, из лучших побуждений) той историей, что донеслась до меня через вторые руки от писателя Эфраима Севелы. В войну Судного дня (в семьдесят третьем) ездил он по Америке, собирая деньги для Израиля. Давали много и советовали, кто бы дал еще. И вспомнили миллионера, который на такие сборища не являлся - стоило, однако, попытаться. И ему Севела позвонил. И секретарь соединил. И голос босса сообщил писателю, что он читал о нем в газетах и готов его принять - на три минуты ровно. Прямо завтра. И пришел Севела, как было назначено, провел его охранник (или секретарь) в большой кабинет, где сидел за письменным столом старый еврей наружности не просто малосимпатичной, более того - прямое олицетворение лучших образцов геббельсовской и советской карикатуры. Приветливости не было в помине. Делать нечего, однако, и писатель начал монолог. Он говорил о земле предков, на которой погибают сейчас люди, чтобы отстоять свою страну, о еврейских детях и вдовах, которым надо помочь, о долге каждого еврея, у которого жива душа. И чем-то он сумел задеть финансового паука: у старика сильнее обозначились мешки под мутными глазками, еще горестнее обвис лиловый нос, обмякли вялые веки и чуть как бы задрожали дряблые губы. Озаренный призраком успеха, памятуя об истекающих трех минутах, проситель повысил накал изложения. Паук молча нажал кнопку на своем столе, мигом появился секретарь, и старик жалобно сказал:
- Уведите его, он меня расстроил.
    Тут пора мне сделать отступление. С некоторых пор есть y меня заочный собеседник, в глазах которого хотел бы я выглядеть по крайней мере хорошо. А как он появился в моей жизни - целая история, к этой главе никак не относящаяся. Ибо она - о торжестве той внутренней интеллигентности, которая порой бывает вознаграждена. То есть к моей сугубо назидательной книжке прямое отношение имеет. Я как-то выступать приехал в некий большой город (я все детали утаю, поскольку ни к чему они). И целый день я был свободен. Гулять по этому промышленному центру, доведенному годами советской власти до безликости из фантастических романов, не хотелось мне никак, и я проездил целый день в автомобиле своих местных импресарио, которые по разным поводам мотались по городу. По дороге я немножко выпивал, мне было хорошо и безразлично. А где-то на закате тормознули они возле двухэтажного складского вида помещения, пристроенного к жилому дому, и пошли туда, оставив меня в машине. Я выкурил, их ожидая, сигареты две, и оглядел окрестности, поскольку писать очень захотел. По-маленькому было тут легко сходить, не вылезая из машины, пешеходов не было почти, а рядом были даже кустики. Но я (по пьянке, видимо, поскольку раньше и потом я писал всюду и везде) подумал вдруг возвышенно и страстно, что я ведь не животное какое - нет, я человек, и я звучу гордо, и ничто человеческое мне не чуждо, и не буду писать я в кустах, как кошка, мама не тому меня учила. И я побрел на этот склад, я полон был высокого сознания своей высокой правоты.
    А дверь толкнув, я оказался в неожиданно большом и светлом зале, где по стенам аккуратнейше на стеллажах стояли книги в диком множестве, в уютных выгородках сидели люди за компьютерами - такая была смесь отменно сделанного магазина и издательства. Я закурил - никто не стал мне делать замечание, и потому я сигарету тут же потушил, и тут увидел, что сидевшие меня узнали: двое зашушукались, на меня глядя и улыбаясь, к ним подошел третий, а с лестницы, ведущей на второй этаж, спускался торопливо человек, явно направлявшийся ко мне. А я - непроницаемо и вдохновенно смотрел на книги. И лучше я пописал бы в кустах, печально думал я.
- Вы Губерман? - спросил меня подошедший человек.
- Да, это я, - ответил я с достоинством, - а где у вас тут туалет?
    Потом наш диалог мы обсуждали столько раз, что выходило - я спросил про туалет, когда он только подходил то есть повел себя, как Державин с Дельвигом при посещении Лицея, эта версия так льстит моему тайному тщеславию, что я согласен с ней, хоть видит Бог - я быд взаимно вежлив.
- На втором этаже, - ответил человек, ничуть не удивившись. - А потом зайдите ко мне в кабинет.
    И я зашел, и протрезвел довольно быстро. Человек этот оказался владельцем замечательного издательства и через полчаса я выходил оттуда с договором на трехтомник, а всего там вышло уже шесть моих книг. Мы подружились (смею я надеяться) чуть позже, когда выпили в Москве, а после - в его городе, где я на кустики возле издательства еще раз специально глянул, чтобы лишний раз подумать всуе о судьбе. Издатель этот - Саша - оказался человеком поразительной (прозрачной, редкостной) душевной чистоты. Забавно, что в Москве в один и тот же день я кратко перекинулся словами, проверяя впечатление свое - с женой и Гришей Гориным. Жена моя, сторожко относящаяся к людям, и Гриша (был он скептик и мудрец) - со мной единодушно согласились. Потому я так серьезно и воспринял Сашины слова, когда мы виделись в последний раз недавно - вам, сказал он, Игорь Миронович, свойственна странная гордыня, я уже несколько раз слыхал от вас различные слова об избранности вашего народа - вы всерьез так полагаете? По-моему, народы все равны.
    Не стал бы я ни с кем вступать в бессмысленные споры, только тут почувствовал я настоятельную необходимость объясниться - что и сделаю сейчас, поскольку времени тогда не отыскалось.
    Да, конечно, Саша, несомненно, правда, что народы все равны, однако есть неодинаковость, которую никак не утаить. И в этом смысле - полон я гордыни, Саша, ибо явно некими чертами так отмечен, что похоже - избран мой народ. И в том высоком, что давно и всем известно, и в том низком, что присутствует с такой же яркостью, ведь любому глазу очевидно, что у человечества есть яркие носители полярных качеств - на обоих полюсах отчетливо заметен мой народ. А избран - отношением к нему других, историей своей кошмарной, так что не льготы эта избранность означила, а тягости и смерти. А вернуться если к полярности человеческих качеств, то и на том, и на другом полюсе умножены душевные черты на нашу дикую активность и энергию, уж не берусь я обсуждать ее происхождение.
    Хотя философ Макс Нордау предложил когда-то очень убедительный вариант: "Евреи добиваются превосходства лишь потому, что им отказано в равенстве".
    Опять в патетику я впал, а я ее панически боюсь. Я более того - боюсь за каждого, кто вслух о чем-нибудь высоком говорит и вечном. А вдруг он в это время пукнет? И перед высоким неудобно, и вся речь пойдет насмарку. Так что пора мне что-нибудь снижающее пафос повестнуть. Вот о гордыне личной, например, - весьма одной запиской я горжусь, не помню точно, в каком городе я получил ее:
"Игорь Миронович! Я пять лет прожила с евреем. Потом расстались, и я с той поры уверена была, что я с евреем на одном поле даже срать не сяду. А на вас посмотрела и подумала: сяду!"
    Когда заведомое отношение есть к какому-то народу, то оно такие тонкие ходы в мышлении внезапно роет, что даешься только диву, сколько творческого скрыто в человеке. Тут для коллекции большой соблазн, и я его, конечно, не избегну.
    Тому назад двенадцать лет все было, как сейчас, - кидали камни, жгли машины, взрывали автобусы с людьми, а винил тогда весь мир, конечно, нас самих. И вот один французский журналист, расспрашивая пожилого араба о бесчинствах оккупантов, сладострастно все записывал: и как гоняются еврейские солдаты за невинными подростками, кидающими камни, и как жестоко разрушаются дома тех террористов, что и без того уже сидят в тюрьме за убийства, и все прочее из обиходного набора той поры. Но был французом журналист, и потому спросил, естественно, - а не насилуют ли эти злобные еврейские захватчики арабских женщин. И ответил без раздумий собеседник, что кошмаров много, но вот этого ни разу не было - нет, не насилуют. И с омерзением, презрительно сказал тогда француз:
- Какая ж это армия!
    История вторая - из Баку недавних лет. На синагоге появилась за ночь надпись на стене - русскими буквами:
"Евреи, не уезжайте, вы наши братья! А будете ехать - перережем вас, как бешеных собак".
    В главу о странностях любви хотел я эту надпись поместить, но здесь она на месте тоже.
    На международной конференции советологов (или славистов) это было. Двое россиян в беседе кулуарной поливали евреев, на чем свет стоит, а их безмолвно слушал советолог (или славист) из Германии. Слушал-слушал этот немец двух коллег согласный диалог, потом не выдержало сердце, и сказал - как выдохнул, так страстно:
- Как я вам завидую, друзья, что вы имеете возможность говорить все это вслух!
    Всплыла история, которую люблю на выступлениях рассказывать - она как раз об отношении других народов. Мои приятели в Казани - много уже лет назад - оркестр уличных музыкантов сколотили (по содержанию того, что исполняют). И стал он одним из лучших в республике, мотаются они все время по гастролям. Оказались как-то в небольшом городке, сыграли утреннюю репетицию в местном театрике - и вдруг сообразили, что до вечернего концерта запросто успеют выпить и отоспаться. Быстро покидали они свои нехитрые инструменты прямо в скверике возле театра, закупили выпивку и загуляли с полным удовольствием. И тут из воздуха образовался некий местный гражданин.
- Ребята, - спросил он, - это вы у нас сегодня выступаете в театре?
- Мы, - признались музыканты и певец.
- А я смотрю, вы что-то все евреи, - поинтересовался гражданин.
- У нас оркестр еврейский, - пояснили оркестранты.
- А я евреев уважаю, - оживился гражданин. - Как ни возьми хороших музыкантов - все евреи. А ученые - там математики, к примеру, химики и физики - опять евреи. Как хорошие учителя - опять евреи...
А уже вовсю разливалась по стаканам водка.
- Хотите? - предложили гражданину.
Разумеется, кивнул он головой. Взял полстакана водки и продолжил наскоро:
- А как хорошие врачи - опять евреи.
Выпил свою водку, заел ломтем колбасы, вздохнул и заключил свой монолог:
- Но хитрые, падлы!
    Благодаря вековечно похожему отношению к нам других народов и еврейские праздники обрели постепенно некое общее звучание. Сын одного моего приятеля нашел точную общую формулу проведения всех еврейских праздников. Она проста. Ведущий говорит:
- В таком-то и таком-то веке такой-то и такой-то деятель решил извести еврейский народ до единого человека. У него ничего не вышло. А теперь давайте покушаем.
    О том, как раздражает даже в мелочах наша активность, расскажу короткий эпизод с актером Леонидом Каневским (помните "Следствие ведут знатоки"? - это был пик его известности в Союзе). Он и сейчас еще подвижен и экспансивен - в молодости он был подвижен, как ртуть, говорил громко, да еще жестикулировал. И в киевском автобусе он как-то разговаривал с друзьями. Очевидно, ему было хорошо и увлекательно, сыпались слова и двигались, им помогая, руки. И не выдержал шофер автобуса. Он выключил галдящее радио и замечательные в микрофон сказал короткие слова:
- Развязно себя ведете, Соломон!
    Порою удается уловить совсем случайно те штрихи, нюансы, отблески, что сопутствуют образу еврея в так называемом коллективном сознании. Как-то в Берлине моего приятеля попросили поговорить с некой женщиной, настырно утверждавшей, что она еврейка, и поэтому община ей должна помочь. Он согласился с ней поговорить и, прежде всего, спросил, естественно, почему она уверена, что мать ее была еврейка. Потому что мать моя на пасху всегда пекла мацу, ответила женщина.
- И как же она ее пекла? - спросил приятель.
- По закону, как все, - ответила женщина, - замешивала тесто, клала дрожжи...
Мой приятель чуть подернулся неосторожно, и женщина с готовностью сказала:
- Добавляла чуточку крови...
    Я из романа своего "Штрихи к портрету" вытащу сюда одну историю, рассказанную мне старым зэком. Было это в лагере на Северном Урале где-то в начале пятидесятых годов. В бараке вечером однажды завязался спор, какой национальности людей больше всего сидит по лагерям. Кто-то немедленно сказал, что русских, но его остановили, пояснив, что следует считать в пропорции к количеству этой нации во всей империи. Тогда кто-то сказал, что грузин - ибо кавказцев было много в лагере, но разные они собой народы представляли. Опытные зэки быстро согласились, что в пропорции если считать, то более всего сидит евреев. Пожилой украинец, молча лежавший до сих пор на нарах, услыхав это согласное мнение, с омерзением сказал:
- Какая нация: всюду пролезет и своих протащит!
    Эти дивные слова мне ключевыми кажутся и для споров об активности в революции, и при обсуждении количества Героев Советского Союза в войну, и для многого, многого прочего. Забавно прочитать мне было как-то (в "Нашем современнике", естественно) о периоде борьбы с космополитами и дела врачей. Немыслимые выпали евреям унижения тогда: кто испугался, кто поверил, кто воспользовался. Вся та боль, нанесенная целому народу, рассосалась и растаяла вместе со временем. И вот уже мыслитель из почтенного публицистичного дома пишет, об эпохе той вспоминая, что даже в те года, какой из списков ни возьми с лауреатами Сталинских премий - чуть не треть из них окажутся евреями - кто явный, кто не сразу угадаешь. Конечно! А куда же было деться от кошмарной этой нации, весь разум свой, все силы и усердие отдавшей этой дьявольской империи. Есть у меня одна угрюмая и еретическая убежденность: если б Гитлер свою ненависть к евреям придержал до некоей поры, то неисчислимое количество евреев так же озаренно и старательно работали бы на Третий Рейх.
    Веский довод в пользу этой мрачной убежденности моей: нам свойственна беззаветная слиянность с духом той эпохи и того народа, где застало нас рождение и зрелость. Не случайно все века Арабского халифата, где евреи жили полноправно и спокойно, лучшие еврейские поэты и философы писали на отменном арабском языке; в Германии они такими стали немцами - достаточно назвать хотя бы Гейне, а в России так они восприняли дух разрушения во имя справедливости и счастья сразу всех, что страшно вспомнить их кошмарную активность. А понимал ли кто-нибудь из них, что обречен? Навряд ли. Так же, как они навряд ли это понимали бы, трудись они на Третий Рейх.
    Отец писателя Григория Кановича, портной по профессии, с осудительным сожалением сказал о соплеменниках пронзительные слова: "Мы слишком раскаляем утюг, гладя чужие брюки". И лучше об усердии еврейском не сказал, по-моему, никто.
    А что касается нашей пресловутой житейской сметки (видеть наперед - ее естественное свойство) - я только напомню, как в тридцать девятом году Жаботинский распинался в голос, объясняя польским евреям, что из Германии идет к ним смерть, и надо уезжать куда угодно. Был освистан, даже назван был фашистом сгоряча, сегодня вспоминать об этом дико и необходимо.
    А теперь поговорим о нашей мрази - я бы с мелкой начал. В первые же дни приезда нашего в Израиль позвонил мне полузнакомый (виделись единожды) осведомленный доброжелатель и спросил, а были ли у меня за время литераторской жизни в России - книги, почему-либо зарезанные.
- Ого-го, - сказал я радостно и горделиво. - Целых три, а если и статьи прибавить, то с лихвой четыре наберется.
- А за что их зарезали? - задал мне доброжелатель странный для меня вопрос.
- Как это за что? - спросил я ошарашено. - Я ж тогда все умственные силы клал, чтобы сказать о советской власти все, что я о ней думаю. За навязчивые ассоциации, они тогда аллюзиями назывались, так что, в сущности, за попытку оклеветать наш дивный строй, они меня по делу резали, понять их можно.
- Вы забудьте это, - мягко посоветовал доброжелатель. - Напишите, что вас резали как еврея, что вы жертва государственного антисемитизма, это очень вам поможет в получении различных льгот.
- Вы что, с ума сошли? - спросил я грубо. - Для чего же мне так низко лгать?
- Я вам добра желаю, - сказал доброжелатель с легкой обидой. - Я от всей души.
    Еще потом он жаловался общим друзьям на мою хамскую неблагодарность. И был прав, конечно.
    А мотив этот я вспомнил уже лет пять спустя в одном российском городе. Ко мне явился за кулисы местного театра некий средних лет еврей, знакомый моих знакомых, так что сразу доверительно просил о помощи. Чем могу, ответил я с готовностью. Был у него посажен сын - по чистой уголовке - за растрату и за воровство, на коем схвачен был с поличным - и ничем тут с очевидностью помочь было нельзя.
- Так чем же я могу быть вам полезен? - спросил я недоуменно.
- Вы сейчас такой заметный человек, - терпеливо объяснил мне горестный отец, - что вас может принять посол Израиля.
- И что? - не понял я.
- И можно возбудить скандал, что садят еврея, - человек даже понизил голос от уважения к идее.
Я уже все понял, но спросил на всякий случай с тупостью, простительной эстраднику:
- Но посадили ведь его за воровство, а не за еврейство?
    Уже готов я был сказать различные слова, но человек на меня глянул и ушел. А привкус у меня от той беседы еще долго сохранялся.
    Густ поток подобных спекуляций, и подробней говорить об этом - тошновато. Думаю, что меня уже поняли.
    А что касается людей с размахом мерзости повыше, то у каждого народа есть своя такая мразь, и тут гордиться нашей избранностью мне никак не выйдет. Нет, я вру, и с радостью хватаю себя за руку. А про потоп сегодняшнего криминала что же ты забыл? И это правда. Я как бы должен осуждать неслыханный поток бандитов и ворья, весь мир сегодня захлестнувший, выльясь с необъятных просторов первой в истории страны социализма - что ж, если кто-нибудь настаивает, я их осуждаю. Хотя глупо осуждать естественные, как землетрясение, почти природные процессы. Снова среди этого потока - невероятное количество нашего брата, и я, о них читая, с неправедной гордыней думаю порой: какие ж вы талантливые, падлы!
    Я вообще хочу сказать, хотя греховность этой мысли сознаю, но я уверен, что обилие жулья с размахом - это веский признак живости народа в целом.
    Нет, повторю я снова, мне ничуть не стыдно за слепых и воспаленных комиссаров тех далеких лет, не стыдно за людей, насквозь пропитанных тем гибельным высоким духом разрушения, что поразил тогда насквозь Россию целиком. Но неужели из сегодняшних никто не вызывает во мне чувство омерзения, а следовательно - и стыда за соплеменность? Нет, есть один. О нем я расскажу немедленно.
    Он, несомненно, умный человек, поскольку таковым не будучи, никак нельзя играть того шута и агрессивного придурка, какого он давно уже играет, с бесцеремонной оживленностью суясь во все дискуссии, проблемы и отверстия. Сейчас, по счастью, спала и затихла его бурная известность, а было время - в каждом зале города любого шли записки (штук по пять, по шесть) с одним вопросом - как я отношусь к Жириновскому и что я думаю о нем. Казалось бы, все очень просто: отношусь я к нему крайне плохо, а думаю и того хуже, потому что этот фюрер для бедных - натворить такого может, что Россия, ужаснувшись и опомнившись, немедля вспомнит о его еврействе. Но я, однако, иностранец, никаких советов я давать не в праве, а предупреждать и пророчествовать - вовсе глупо и бессмысленно. Я отделывался неким давним стишком, который по счастливой случайности подходил Жириновскому с полной определенностью:

    Среди болотных пузырей,
    надутых газами гниения,
    всегда находится еврей -
    венец болотного творения.

    И зал смеялся неизменно, а я тоскливо думал всякий раз: откуда же берутся миллионы, что голосуют за этого опасного шута?

Так повторялось много раз, и тут судьба решила поиграть со мной - подсунула мне встречу с Жириновским. Будучи в Москве однажды, пришел я в Дом литератора на обсуждение последней книги одной замечательной негромкой писательницы. Забавно, что и книжка та была - о фашизме. Говорилось и о его перспективах в России. Будучи курильщиком отъявленным и злостным, больше часа я не утерпел и вышел покурить в фойе. Купил себе десяток книг в ларьке у двери (это существенная для дальнейшего деталь), положил их на стоявший там же столик и блаженно закурил, наблюдая краем глаза за книгами, дабы коллеги их не сперли. Кто-то подошел поговорить, и я услышал, что в соседнем (большом) зале происходит встреча российских писателей с Жириновским. Я, разумеется, остался его ждать, и сигареты через две он появился. Три телохранителя в комиссарских кожанках плотно окружали его. А он - с его лицом и в местечковом картузе - смотрелся среди них, как пожилой еврей, арестованный за скрытие ценностей. Я подошел к нему и вежливо представился. Сказал, что я живу в Израиле, что литератор, и мне жаль, но нету с собой книжки, чтобы подарить ему (а про себя подумал: и была бы - я бы тебе хер ее подарил), и что хотел бы увезти с собой его автограф. Эту речь я вовсе не готовил, мне хотелось только поглазеть, и для чего я вдруг к нему поперся - сам не понимал я и с немалым удивлением слушал, что мелю. И для чего автограф?
    Жириновский наклонился к невысокому плотному человеку средних лет - по виду явно литератору и устроителю всей встречи, и тот быстро и жарко нашептал ему на ухо что-то хвалебное в мой адрес. Ибо с обаятельной улыбкой мне Владимир Вульфович сказал:
- Конечно. Давайте мне любую книгу, я вам с удовольствием распишусь.
    Таким он выглядел приветливым, наивным, кротким и простым, что я, за книжкою метнувшись, ощутить успел свое коварство, вероломство и творимую подлянку. Ибо я через секунду возвратился с только что вышедшей тогда в Москве книжкой - "Дневники Геббельса". Я даже распахнуть ее успел: на Жириновского смотрел пустой белый лист, на котором как раз и ставят автографы. Глаза мои лучились чистотой и интересом к государственному мужу.
    Но Жириновский посмотрел, какую книгу я принес, мне протянул ее обратно и сказал слова, от которых душа моя облилась блаженством, ибо я мгновенно себе представил, как сегодня же на пьянке буду их рассказывать друзьям, а мне не будут верить. Он сказал:
- Вы знаете, я тут никак вам не могу поставить подпись, меня и так о нем все время спрашивают.
    Я молча метнулся за другой книгой, это оказался Розанов, и Жириновский, повертев ее в руках и сомневаясь, поставил подпись. Книгу я привез домой. А вся история стала цветком в букете моих эстрадных баек. Ибо я рассказываю только правду, а она - намного ярче вымысла.
    Да, милый Саша, мы такой народ - даже способное отребье крупной масти мы поставляем яркое и энергичное.
    В Израиле заметно снижен наш накал. Дух левантийской беззаботности, беспечности и всякого такого - сильно овевает нас, и кажется порой, что все-таки еврею жизненно необходимо явное и тайное сопротивление среды. Нет, оно есть и тут, но тут оно совсем иное. Я довольно скоро по приезде эту ситуацию почувствовал, но сформулировать боялся, опасаясь, что незнание языка толкает меня к неверным обобщениям, на которые я права не имею. Но однажды натолкнулся на статью раввина Адина Штайнзальца, одного из мудрейших людей нашего времени, и там я просто прочитал слова, которые не смел произнести даже во время дружеского трепа. Я сейчас большую выпишу цитату, лучше все равно я не скажу. И то, что выше я писал, тут будет лаконично и весомо.
    Сперва Адин Штайнзальц отмечает нашу сложившуюся за века "поразительную способность видоизменяться, приспосабливаться, становиться похожими на тех людей, среди которых мы живем". Но, пишет он далее - "Наша адаптация - это внутреннее преображение... Мы не просто обезьянничаем, а становимся частью этого народа... Это вызывает обиду и возмущение. У других народов складывается ощущение, что евреи... изощренно похищают у них душу и таким образом становятся их национальными поэтами, драматургами, художниками, а через некоторое время - устами и мозгом их народа. Мы становимся большими англичанами, чем сами англичане, большими немцами, чем сами немцы, большими русскими, чем сами русские..."
    О, как я это знаю по собственным ощущениям! А в том числе - и по любви к России, которая незыблемо во мне живет и болями сегодняшней России мучает. Теперь я очень далеко и лишь поэтому могу себе позволить письменно в своей любви признаться, там позволяли себе вслух об этом говорить (в корыстных целях - и кричать) только рептилии различного пошиба. Но продолжу.
    Зафиксировав это уже общее место, пишет далее раввин Штайнзальц: "Основатели Израиля мечтали создать здесь новый тип человека... Этот человек, унаследовав духовное величие прошлого, должен был приобрести черты, которых, по мнению евреев, ему прежде всего не хватало - физическую силу, прямоту, умение сражаться и сражаться хорошо, способность жить оседлой жизнью в своей стране... И они преуспели. По правде говоря, даже чересчур преуспели... Появилось поколение, у которого есть масса превосходных качеств. Но до чего же оно странное! Черты, которые считались типично еврейскими - гибкость ума, утонченность, обширные знания, самокритичность, - качества, которые были частью нашей сути, исчезли".
    Я разрывал пространный текст, чтоб обнажилась ярче горькая, пронзительная мысль статьи: израильский еврей - нечто иное, нежели тот образ, что сложился в нас за годы жизни в России. Удивительно емко и лаконично обо всем этом сказала дочь одной моей знакомой. Дочь сюда приехала пятнадцати лет, закончила тут школу, вольно и свободно чирикала и писала на иврите, полностью влилась в местную жизнь. И вдруг через шесть лет решительно собралась возвращаться в Питер. И на все разумные резоны матери отвечала полным с ней согласием.
- Но в чем же тогда дело? - обескуражено спросила мать.
И дочь, слегка подумав, ей ответила:
- Но, мама, где же я себе найду здесь князя Мышкина?
    На мой взгляд, это сказано так точно, что любые комментарии только опошлили бы веский довод.
    Из-за этого нам часто трудно здесь и часто ощутимо чужеродно. Даже несмотря на чувство дома, замечательно интимное чувство. Столь же мной владеющее до сих пор, когда я попадаю в Россию. Мне крепко повезло: душа моя, ничуть не разрываясь, привязана к обеим родинам. Правда, российские квасные патриоты утверждают с давних пор, что евреи продали Россию, но так как я своей доли денег пока не получил, я числю эту родину своей.
    А как изменится в Израиле наш облик дальше - не берусь гадать или предсказывать. Сегодня всюду множество пророков и провидцев - им и карты в руки. Я же лучше приведу слова одного своего знакомого, который держит в Иерусалиме магазин со всякой вкусной пищей, и внутри там на стене висит плакат с отменным текстом:
"Евреи были, евреи есть, евреи будут есть!"
    Уже идет к концу эта глава, и вспомнился мне бедный Лев Толстой. Всю силу гения своего отдал он нравственному улучшению - всеобщему и своему в том числе. И в процессе заведомо обреченных стараний этих будто бы (за достоверность не ручаюсь, лень было искать) он записал однажды где-то в дневнике слова печальные и твердые (я прослезился, их услыша, от умиления и сострадания к душе его великой): "Трудно любить еврея, но надо!"
    Это, конечно, трогательно очень, только совершенно и категорически излишне. Лично вот меня любить не надо - я не доллар и не юная девица. Имею я огромное количество различных недостатков. Среди которых (не последний) - непомерная гордыня, что принадлежу к незаурядному и ярко одаренному народу.
    Поэтому время от времени я закрываю глаза и с наслаждением слушаю безостановочное шуршание плавно текущего по свету всемирного еврейского заговора.

    Кто бы там и что ни говорил, а самая поразительная еврейская черта - это, конечно, неприязнь к евреям. Ни один в мире народ не сочинил сам о себе такое количество анекдотов, шуток и издевательских историй. Из них, на мой взгляд, лучшая - как Моисея некогда спросили, почему он, выведя евреев из Египта, после этого сорок лет водил их по пустыне. И немедля якобы ответил Моисей:
- А с этими людьми мне было стыдно ходить по центральным улицам!
    Любое возражение, что, может быть, такие шутки сочиняют некие отъявленные юдофобы - не проходит, ибо я и лично знаю множество подобных сочинителей, и сам давно уже принадлежу к их числу, чего нисколько не стыжусь. И более того, мне кажется, что смелость смеяться над собой - такая ценная особенность, что надо ей гордиться, ибо есть в ней верный признак и душевного здоровья нации, и жизнеспособности ее. Однако же - одно дело смеяться, а другое - воспаленно осуждать. А мы и в этом сильно преуспели. Где-то я прочел идею, что возникла в нас эта способность (или склонность) ввиду как раз необычайнейшей пластичности нашего народа: мы, дескать, веками живя в разных странах, живо перенимали и впитывали все психологические особенности коренного населения, а в том числе-и взгляд на нас, пришельцев. Как бы выучились мы смотреть на себя отчужденно сторонними глазами, а уж тут - чего хорошего увидишь. И отсюда будто в нас такое ревностное самоосуждение. Возможно, спорить не берусь. Я вообще не спорю никогда с высоколобыми глубокими суждениями о чем бы то ни было. Они обычно сами выдыхаются со временем. Но не берусь я предложить и никакую собственную гипотезу, поскольку сам с собой обычно не согласен. Просто мне охота поболтать на эту щекотливую и занимательную тему.
    Среди такого рода книг стоит особняком и сильно выделяется некогда знаменитая книга Отто Вейнингера - "Пол и характер". Жизнь этого философа, короткая и странная, длилась всего двадцать три года. В самом конце девятнадцатого века принялся он обучаться в Венском университете, кроме философии попутно изучая биологию, физику, математику и психологию. Еще студентом будучи, он стал писать свою книгу, а издав ее, с собой покончил. Было это в 1903 году. Мучила его депрессия, и с нею он не справился. А для самоубийства выбрал он известную венскую гостиницу, тот номер, где за несколько десятков лет до этого скончался Бетховен.
    Вся книга Отто Вейнингера - о различии мужчин и женщин. И мужчины все - носители добра, а женщины - наоборот. И до такой, представьте себе, степени, что "наиболее высоко стоящая женщина все же стоит бесконечно ниже самого низкого из мужчин". Признаться честно, у меня такое убеждение клубилось некогда (мне изменила одна чудная подружка), только оно длилось около недели, потому что я другую встретил - совершенство, и моя по женской части мизантропия исчезла без следа. Я боюсь, что молодого Отто сходная постигла ситуация, но он глубокий был философ, и из краткого отчаяния выбраться не смог. И книга о женщине как воплощении всемирной пустоты и зла - осталась человечеству в наследство.
    О евреях там большая интересная глава. Честно признавшись, что он сам из этого народа, Отто Вейнингер, не обинуясь, заявил, что все еврейство в целом - это некий бездуховный и аморальный элемент, проявляющий женское начало в его худшем виде. Ибо евреи тяготеют к коммунизму, материализму, анархизму и атеизму. Перечень отменный, правда же? И что-то в этом есть. Чтоб избежать соблазна комментариев (а хочется - кошмарно!), я в дальнейшем только самые мои любимые цитаты приведу.
    "Евреи, как и женщины, охотно торчат друг возле друга, но они не знают общения друг с другом ... под знаменем сверхиндивидуальной идеи".
"У истинного еврея нет того внутреннего благородства, которое ведет к чувству собственного достоинства и к уважению чужого "Я".
"Евреи и женщины лишены юмора, но склонны к издевательству".
"Он (еврей. - И. Г.) подобен паразиту, который в каждом новом теле становится другим... тогда как он остается тем же".
Евреи семейственны (они хорошие семьянины), потому что семья - это "женское материнское образование, которое ничего общего не имеет с государством, с возникновением общества".
    А так как Отто Вейнингер еще очень не любил англичан, то в этом месте написал он, что англичане - "в известной степени родственны евреям". Бедные англичане, подумал я с сочувствием, так не вовремя попались под руку.
    Но, невзирая на семейственность, - "нет ни одного народа в мире, где было бы так мало браков по любви, как y евреев: еще одно доказательство отсутствия души у настоящего еврея".
Еврей - "не особенно добр, не особенно зол, в основе же своей он ... прежде всего - низок".
"Еврей, подобно женщине, нуждается в чужой власти, которая господствовала бы над ним".
"Еврей - это бесформенная материя, существо без души, без индивидуальности. Ничто, нуль. Нравственный хаос. Еврей не верит ни в самого себя, ни в закон и порядок".
"Еврей - это разрушитель границ". Я тут не удержусь от комментария, поскольку на мой взгляд и вкус последнее утверждение - высокая и важная хвала. Но в юном мыслителе возобладал австрийский дух.
"Еврей не испытывает страха перед тайнами, так как он их нигде не чувствует. Представить мир возможно более плоским и обыкновенным - вот центральный пункт всех научных устремлений еврея".
"Этот недостаток глубины объяснит нам, почему евреи не могут выделить из своей среды истинно великих людей, почему им ... отказано в высшей гениальности".
    Ну что, евреи, огорчились? То-то же!
    И еще одна, последняя цитата. Боже мой, как неохота мне ее сюда писать, я вижу проницательные и насмешливые взгляды, устремляемые прямо на меня, и я поеживаюсь зябко, только внутренняя честность не дает мне выкинуть слова из этой дивной песни:
"Еврей никогда серьезно не считает что-либо истинным и нерушимым, священным и неприкосновенным. Поэтому у него всегда фривольный тон, поэтому он всегда надо всем острит".
    Я не собираюсь вступать в дискуссию с бедным покойным философом, гораздо интереснее мне в этом перечне какое-то смутное звучание правды - например, о нарушении границ.
    Я абсолютно убежден (а если довелось бы спорить, то готов поставить любую свою ногу против кочана капусты), что и мерзкую идею о делении народа на евреев и жидов - сочинили наши соплеменники. В ней ярко светит подлое и жалкое желание любой ценою отделить себя от вековечной участи народа, заранее обезопаситься и упастись таким психологическим предательством. У моей уверенности об авторстве этой идеи есть очень личное, глубинно статистическое подтверждение: десятками встречал я человеческую гнусь, которая эту идею прокламировала, и ни разу мне такое не сказал достойный человек. Это весьма удобная психологическая щель для неудачников, для прохиндеев, для завистников и всех, кто ищет крайнего в невзгодах своего существования.
    Однако, вовсе и совсем не только для таких. Ибо весьма способные, даже талантливые, успешливые и по жизни состоявшиеся люди - своего еврейского происхождения чурались, от него пытаясь откреститься. Последнее слово - не каламбур, а некая реальность, ибо не только предпочитали эти достойные люди умалчивать свое еврейство, но и крестились, дабы христианством его как бы зачеркнуть. В 1930 году некий немецкий философ Теодор Лессинг выпустил книгу под названием, исчерпывающе точно обозначившим эту психологическую загадку: "Еврейская самоненависть" . Он описывал этот феномен на примерах известных деятелей немецкой культуры, то есть людей отнюдь не темных и способных осознать свое стремление порвать с еврейскими корнями - одновременно с глубинным ощущением своего неискоренимого еврейства. С той поры, как мне рассказывали сведущие люди, появлялись разные и книги, и статьи о том же самом, но, увы, - мне эта вся литература напрочь недоступна. Поскольку я не шпрехен, я не спик и не парле, а на русском языке такое появиться не могло. И мне из-за невежества и темноты моей до множества вещей приходится доходить своим умом, который тоже ведь - увы - не безразмерные колготки. Однако же домыслить, как проистекают и клубятся душевные метания такого рода - можно и воображению доступно.
    Только сразу откажусь я от идеи, выдвинутой неким Барухом Курцвайлем, автором книги "Ненависть к самим себе в еврейской литературе". Нет, я этой книги тоже не читал, поэтому я уподоблюсь тому ныне знаменитому слесарю, который поносил книгу Пастернака, честно и неосмотрительно признавшись, что в глаза ее не видел. Но у меня есть некая ключевая цитата из этой книги, так что я вполне могу понять, о чем там речь: "Для еврея, утратившего веру в свое духовное призвание, становится сомнительным и отвратным его физическое бытие". Теперь доступен он любому поруганию и (почему-то) склонен разделить мнение окружающих о своем народе. Нет, я это не намерен обсуждать, поскольку убежден, что вера в богоизбранность свою и своего народа, искреннее соблюдение обрядов - это текст из оперы совсем иной, хотя спасительной для самоуважения, но к нашей теме мало относящейся.
    Однако вторит этому угрюмый голос мрачного писателя Йосефа Бреннера (начало прошлого века): "Можем ли сами мы не принять приговора тех, кто нас презирает? Поистине мы достойны этого презрения... Можно ли не ненавидеть такой народ? Не презирать его?.. Можно ли, видя его перед своими глазами, не поверить любым, самым гнусным наветам, которые возводились на него издревле?"
    Таких тоскливых откровений - многое множество у самых разных авторов-евреев. Сколько мы такого же слышим на бытовом уровне - знает и слышал каждый. Что ж это такое и откуда?
    С той поры, как психолог Адлер ввел понятие о комплексе неполноценности, этот удобный для употребления ярлык принялись клеить куда ни попадя, но к нашей теме он действительно имеет прямое отношение. С ранних лет и в большинстве стран света ощущает юный еврей свою чужеродность окружающим сверстникам. Ему о ней напоминают, именно о ней талдычат ему родители: есть у тебя изъян (или особенность), ты должен быть усердным и старательным гораздо более, чем остальные. Люди маленького роста, с косоглазием и хромотой, заиканием или иными недостатками - классические обладатели комплекса неполноценности. Им свойственна злость на себя, придирчивый стыд за свои истинные (или мнимые) изъяны, и они всю жизнь их как-то компенсируют. Добиваясь утешающего их успеха в самых разных областях. Я в это не буду углубляться, я только напомню о Демосфене, который боролся со своим врожденным косноязычием так усердно, что сделался знаменитым оратором. И забыл начисто о своем когдатошнем недостатке, как забыл о своем маленьком росте тот артиллерийский офицер, который стал Наполеоном. Но с евреем вечно остается его происхождение, а вокруг и рядом - вечно остается шустрый и нелюбимый никем народ, к которому он от рождения принадлежит. И принадлежность эта - начинает его больно тяготить. И его ход мыслей (а точнее - ощущений) мы легко (хотя и очень приблизительно) можем себе представить. Попытаемся?
    Я довольно многого добился и достиг в этой нелегкой жизни. Мои способности, мое усердие, мое желание не быть последним, чем бы я ни занимался - принесли свои плоды. Я - нужный и уважаемый член этого общества, что бы я о нем ни думал. Разумеется, в стране, устроенной разумно, я достиг бы много большего и меньшими усилиями, но я родился тут и здесь живу. Все хорошо и правильно за исключением того, что я все время помню: я - еврей. А я ведь настоящий русский (немец, англичанин, француз, испанец). Я владею языком намного лучше большинства коренного населения этой страны, я в точности такой же по одежде, по привычкам, поведению и отношениям с людьми. Литература и история этой страны - родные мне, они запечатлелись у меня в душе и памяти. Я нужен здесь и уважаем всеми, с кем общаюсь. И одновременно я чужой. Неуловимо я другой, чем те, с которыми хочу быть настоящим земляком. Они это знают, чувствуют и часто, слишком часто дают почувствовать и мне. Поскольку я еврей. И самое обидное, что я себя евреем ощущаю. И друзья мои ближайшие - евреи. С ними мне легко и интересно. Только это Дополнительную воздвигает стену между моей дневной, распахнутой и вечерней, чуть укромной жизнью. Почему мы так и не сумели раствориться? Почему на нас на всех так явственно клеймо (иного не найду я слова) принадлежности к той нации, которую никто нигде не любит? И вполне заслуженно, если поближе присмотреться. Эти юркие, пронырливые, цепкие, настырные, бесцеремонные до наглости, всюду проникающие люди - неужели я такой же только потому, что я из этой же породы? Самоуверенность, апломб, неловко скрытое высокомерие - с непостижимой легкостью сменяются у них пугливостью, униженным смирением, готовностью терпеть обиды и сносить насмешки. Втираются они всюду, куда только удается втереться. Корыстолюбие, угодливость, услужливость - и тут же назойливая тяга к равенству, хотя своим они готовы помогать в ущерб всему. А нескрываемая их симпатия друг к другу и стремление кучковаться среди своих? По самой своей сути торгаши, они готовы заниматься чем угодно во имя процветания и прибыли. За евреев-проходимцев мне так стыдно, словно это моя близкая родня. За что же мне такое наказание? И в том, что их не любят все и всюду - что-то есть, дыма без огня не бывает, невозможно, чтобы ошибались сразу все, везде и все века подряд. Нет, нет, ассимиляция и растворение - единственное, что способно выручить мой низкий и самоуверенный народ. Пусть станет он таким, как я, и я тогда смогу не стыдиться своей к нему принадлежности.
    Обо всем этом с разной степенью сдержанности говорили и писали люди разные - а для примера назову я столь несхожие имена, как Карл Маркс и Борис Пастернак.
    Такое вот стремление и невозможность слиться с окружением - терзают, как мне кажется, довольно многих. Сам я это в молодости кратко пережил, потом ушло - и невозвратно, к счастью. Никаких осознанных усилий я к тому не приложил, мне просто повезло.
    Когда же это с нами началось? И почему именно с нами так случилось?
    Отвечу я сперва вопросом на вопрос: когда, читатель, по твоему просвещенному мнению, прозвучало в первый раз зловещее предупреждение о том, что евреи потихоньку завоевывают мир?
    Не напрягайся, друг-читатель, и не торопись, ты все равно не угадаешь, ежели не знал заранее. Этот вопрос я задавал весьма осведомленным людям. Называли мне в ответ века, довольно близко отстоящие от нашего времени. Теперь цитата (честное слово, подлинная):
"Еврейское племя уже сумело проникнуть во все государства, и нелегко найти такое место во всей вселенной, которое это племя не заняло бы и не подчинило своей власти".
Эти слова написал историк и географ Страбон в первом веке до новой эры! Вот еще когда все стало ясно умным людям! Так что мифы христианства только усугубили замеченное много раньше.
    Очень, очень рано принялись бежать евреи с того клочка земли, где я сейчас сижу, беспечно разглагольствуя о превратностях национальной судьбы. Этот клочок земли непрестанно топтали орды завоевателей, и в поисках покоя и благополучия отсюда люди уходили. Надо ли говорить, что на такое отваживались люди сильные, активные, готовые трудиться и отстаивать свое существование. Очень часто - с острой авантюрной замашкой. Это были не беженцы (когда бегут, то все подряд и без разбора личных качеств), это были переселенцы-эмигранты, изначально готовые к нелегкой участи пришельцев. Было их довольно много. Еще до Вавилонского пленения в Вавилонии жило такое же приблизительно количество переселившихся евреев, как в самой Иудее. Скапливались они и в других окрестных государствах. Всюду в те века было изрядно много пришлых людей, и к ним терпимо относились, но евреи почти сразу оказались исключением. Они упрямо соблюдали свои странные обряды (обрезание, субботу), поддерживали своих и проявляли раздражавшую других сплоченность. Самое же главное - преуспевали, процветали, а отдельные из них достигали разных административных высот, что уж вовсе непристойно для инородцев. То есть, говоря короче, было все, как и сейчас - а это ли не повод для неприязни? Славились они в те времена как отменно храбрые и верные солдаты - им, бывало, поручали самые опасные - пограничные гарнизоны. Тут непременно приведу я некое забавное свидетельство: писатель того давнего времени Аполлоний Молон не любил евреев так страстно, что пытался опровергнуть общее мнение об их воинской храбрости. Это не храбрость, написал он презрительно, это "безумная и дерзкая отвага". Такая репутация была у наших предков. Не чураясь никакой возможности выжить, занимали они те щели и лакуны, в коих западло было работать коренному населению - к примеру, охотно служили в таможнях и жандармерии на речных торговых путях (это уже в Греции). И торговали, разумеется, повсюду - обвинение в коммерческой недобросовестности возникло почти немедленно. Конечно, не были они святыми в этом смысле, только с греками им было не тягаться, замечает автор книги, из которой я сейчас обильно дергаю удобные мне факты.
    Историк античности Соломон Лурье написал свою книгу "Антисемитизм в древнем мире" еще в начале двадцатых годов. Много лет назад она ко мне случайно попала, и я был просто потрясен тем, насколько ничего не изменилось. Автор цитировал и анализировал сохранившиеся древние тексты и бесчисленные книги своих коллег, настроенных и за, и против. На каких-то страницах этого сухого академического текста я заливался смехом: например, одно из самых распространенных обвинений того времени было еврейское нахальство. Под этим словом подразумевалась та бесцеремонная активность, коей и по ею пору славен мой народ. Но более всего пугало древних единение евреев. Вот как пишет об этом сам Лурье: "Это еврейское государство без территории, эта сплоченность, солидарность и, тесная кооперация вызывали сильнейшее недоверие и страх в античном обществе".
    Словом, я там вычитал довольно много и советую другим. Но я пока что непростительно отвлекся от той темы, которую затеял. А забрел я в эту историческую даль только затем, чтобы сказать пустые и банальные слова: всегда так было, и неприязнь (до ненависти доходящая) других народов - многие столетия обжигала, отравляла и подтачивала наши души. А мифы христианские - они только добавились к тому, что уже было многие столетия до них. И безнадежные желание и жажда быть, как все - одно имели утоление и выход: согласиться, что евреи - в самом деле пакостный и вредный человечеству народ. И начинали мы смотреть глазами наших осудителей. И смотрим до сих пор, если признаться честно. А такого рода взглядом можно многое увидеть, ибо мы и впрямь весьма разнообразны и полярны в наших качествах (выражаясь мягко и осмотрительно). К тому же очень ярки мы и интенсивны как в высоких, так и в низких проявлениях. Наблюдая взглядом пристальным, к тому же заведомо неприязненным (в силу вышеназванных мотивов), каждому легко и просто углядеть лишь низменную часть. Отсюда - и такое редкостно огромное количество хулы в свой адрес.
    Тут читатель памятливый с легкостью схватит меня за руку: так ты ведь изложил как раз ту точку зрения, что ты упоминал в самом начале - дескать, от большой психологической пластичности мы просто смотрим на себя глазами окружающих. Нет, отвечу я, разница есть. То пристальное и зоркое (сплошь и рядом - осудительное) отношение к собственному народу, которое я описал только что - проистекает из желания видеть лично себя в лучшем свете, как бы отделиться и обособиться от мало симпатичной общей массы, кажущейся слитной неприязненному взгляду. Я не такой, как эти, я хороший, хоть я и еврей. Такое отношение к восточно-европейскому еврейству открыто культивировали, например, немецкие евреи, полагавшие себя такими культурными и высокоразвитыми, такими немцами, что вовсе были им не соплеменники те темные замшелые евреи, что, к примеру, жили в Польше и на Украине. Что судьба их оказалась одинаковой, не стоит и напоминать. Короче, я о том, что наше осудительство своих - оно от острого желания возрадоваться собственному иллюзорному слиянию со всем человечеством. Когда б на это человечество мы посмотрели столь же проницательно, у нас это желание весьма ослабло бы. Но мы ко всем подслеповато снисходительны. И мы веками жарко жаждем слиться с большинством. Увы, но так устроен человек, не мне его за это порицать.
    В Израиле нас ожидало болезненное сокрушение мифа о вековечном единении еврейства. Наша пресловутая пластичность сыграла с нами забавную и горестную шутку: сюда приехали евреи самых разных национальностей. Нет, я нисколько не оговорился: приехали яркие представители тех народов, среди которых они жили. И трещины разлада и непонимания тут пролегают по линиям совершенно неожиданным. Евреи светские и евреи религиозные, евреи восточные и западные. Ибо евреи из Марокко и Узбекистана, из России и Йемена, из Эфиопии и Грузии - так похожи па народы тех стран, откуда вышли, что порой с трудом находят общий язык, и легкий оттенок снисходительного презрения витает в наших разговорах друг о друге. Те слова, что говорят порой о соплеменниках российского разлива разные высокие раввины (люди с очевидностью глубокой веры, только очень уж кавалерийского ума) - составили бы счастье для любой черносотенной печати. Но невидимые миру трещины проходят и между евреями религиозными, ибо сильно разветвились за века их религиозно-партийные пристрастия. Запрет на осуждение друг друга соблюдают они тщательно и прочно, только нет-нет, а проскользнет их подлинное отношение к позорно заблуждающимся единоверцам. А порою этот чисто идеологический разлад всплывает вдруг отчетливо и ярко. И тогда такое можно прочитать, что хочется составить том по типу тех, что называются "Евреи шутят", и назвать эту заведомо толстую и удивительную миру книгу - "Свод еврейской глупости". Я поясню это простым примером.
    В городе Харькове живет некий почтенный еврей Эдуард Ходос. Он человек почтенный в полном смысле слова, ибо возглавляет городской Еврейский Совет. Человек видный и состоятельный, он часто дает интервью и даже написал две книги (у одной из них - знакомое название: "Моя борьба"). У него есть лишь одна, чисто человеческая слабость: он не любит хасидов. Но не всех, а именно хасидов Любавического Ребе (сокращенно это религиозное движение именуется Хабад). Так вот в одном из интервью он объяснил читателям, что Монику Левински натравил на ширинку президента Клинтона именно Хабад, поскольку это был один из способов скинуть Клинтона и подвинуть ближе к власти государственного секретаря, который втайне сам - хабадник (бедный секретарь и знать, естественно, не знает о своем скрытом религиозном пристрастии). А из книжки этого мыслителя я вычитал историю (и кровь похолодела в моих жилах) о происхождении денег у приверженцев Любавического Ребе. Эдуарду Ходосу идея эта в голову пришла (он так и пишет), когда он случайно как-то вечером посмотрел по телевизору передачу о послевоенной тайной жизни в Америке того самого знаменитого фашиста Мюллера (из "Семнадцати мгновений весны", добавлю я для демонстрации своей осведомленности). И осенило Ходоса пронзительное озарение (вслушайтесь в логику): если столько лет был еще жив Мюллер, то значит - жив был и Борман, а значит - пресловутые огромные деньги нацистской партии были им не спрятаны, а переданы кому-то! А кому именно - ты уже догадался, читатель? Вот отсюда и возникли у Хабада его средства для распространения по миру. Самому отпетому антисемиту в голову такое бы не пришло, а если бы пришло, то он бы промолчал, чтоб не осмеяли даже единомышленники.
    А признаться честно - мне было чуть грустно, когда лопнул в моей картине мира этот красивый черносотенный миф о нашем единстве.
    Забавно, что роль некоего обобщенного еврея исполняет в наше время Израиль. Я не говорю о том, что постоянно он оказывается в фокусе внимания других народов - нет, я о самих евреях говорю. Чем дальше от Израиля живет еврей, тем больше он его любит, и тем больше он имеет всяческих советов и претензий. Евреи всего мира не сводят с Израиля глаз (и я их понимаю), ободряя или осуждая его как некоего близкого, но недалекого родственника, довольно симпатичного Изю, за которого попеременно чередуются то стыд, то гордость. Чаще всего Изю осуждают: что это он столько лет никак не сыщет общий язык со своими соседями! То он заносчив и задирист не по чину, то - еще хуже - позорно мягок. С обвинением последним я довольно часто сталкиваюсь, будучи в Америке. Ко мне почти что в каждом городе приходят за кулисы или ловят меня в антракте старики, с которыми проистекает практически один и тот же разговор:
- Вы, кажется, живете в Иерусалиме? - утвердительно спрашивает собеседник. Я киваю головой.
- И вы туда вернетесь? Я опять киваю головой.
- А когда? Я отвечаю.
- Пожалуйста, когда вернетесь, сразу передайте вашему правительству: ни шагу назад!
    И собеседник отпускает меня с чувством замечательно исполненного национального долга. А тот факт, что где я, а где правительство - его не просто не волнует, он уверен, что мы все тут - воедино. Ах, когда бы это было так!
    Есть один еврейский писатель (автор интересной русской прозы), у которого, когда он пишет публицистику, есть два всего врага: оставшиеся в России евреи и Израиль как таковой (хотя Израиль - враг любимый, ибо родственник). Российских евреев он клеймит не всех подряд, а только своих коллег по перу. Зато клеймит за подлинное злодеяние: когда он жил еще в России, то они его не допускали разрабатывать ленинскую тему, а он развить бы образ Ленина мог более талантливо и глубоко. Ну, после этого о нем, казалось бы, уже не стоит говорить серьезно, только он все время пишет нечто пылкое, ругая упомянутого Изю и обучая его жить. А главный тезис тот же: никакой позорной мягкости, вперед и до победного конца! А слова и оскорбления, которые при этом он употребляет, не могу здесь привести даже я, любитель вольной лексики. Естественно, этот учитель жизни проживает в Германии, так что ему и карты в руки в смысле понимания ничтожных Изиных проблем.
    Есть еще одна забавная идея о причинах нашей самонеприязни. Мы, дескать, такую подсознательную чувствуем семейственность в отношениях друг к другу, что не можем мы не быть пристрастны, а уж как мы осудительны по отношению к любой родне - известно каждому. Я бы не скидывал эту идею со счетов, хотя она мне кажется чуть смешноватой. Но тут, в Израиле - я к ней вернулся уже с меньшим недоверием. Мы все тут чувствуем себя, как дома, а к домашним всех мастей - известно требовательное и безжалостное отношение. Как и в целом - требовательность и придирчивость к естественному (и родному) месту обитания.
    О, как неистовствуем мы, живя в Израиле! За что мы его только не поносим! Как-то неохота и перечислять. Одну только историю я непременно расскажу - о дьявольской бездушности страны, где мы так обречено прозябаем. Жил Некий средних лет еврей в России где-то. Заболели почки. Сразу обе. И врачи сказали сразу: делать операцию бессмысленно, вы безнадежны, жить осталось месяц или два. И от отчаяния (только от него) еврей этот приехал умирать в Израиль. Многие к нам приезжают, заболев. Израиль в этом смысле превратился в некий госпиталь, куда берут безоговорочно и невозбранно и немедля лечат. Многие после того и уезжают. На здоровье, можно лишь гордиться пропускной способностью и сумасшедшим гуманизмом этой клиники, имеющей полным-полно других забот. Но я отвлекся. Осмотрели человека местные врачи, и покачали головами, и назначили, конечно, пенсию, поскольку - полный инвалид, ни о каком труде не может быть и речи. Получал он пенсию, пока что вовсе не собирался умирать, а вскоре лег на операцию - врачи решили, что в таком безвыходном и очевидном случае имеет смысл рискнуть. И полностью вернули человека к жизни. Полностью буквально, встал из-под ножа совершенно здоровый человек. И в связи с этим через год, когда настало время подтвердить инвалидность, ее не подтвердили, и его лишили пенсии. Какой тут шум поднялся и какие жалобы на медицинскую бездушность! Я, эту историю услышав, решил провести собственный психологический эксперимент. Я принялся везде ее рассказывать. Почти до самого конца меня выслушивали нехотя, вполуха, ибо разговорное пространство сильно тут насыщено рассказами о том, как жизнь вернули, но едва только текли слова, что пенсии лишили, одинаково У большинства реакция звучала:
- Какие сволочи!

    Черта оседлости - полное название: Черта постоянной еврейской оседлости — в Российской империи с 1791 по 1917 год (фактически по 1915 год) — граница территории, за пределами которой запрещалось постоянное жительство евреям (то есть иудеям), за исключением нескольких категорий, в которые в разное время входили, (например) купцы первой гильдии, лица с высшим образованием, отслужившие рекруты, ремесленники, приписанные к ремесленным цехам, караимы, горские и бухарские евреи. Просуществовав де-юре 126 долгих и унизительных для евреев лет, черта навсегда осталась в российской истории несмываемым и дурно пахнущим пятном.
    Площадь территории черты постоянной еврейской оседлости была около 1 224 000 кв.км. Она возникла после раздела Речи Посполитой, когда ее восточные территории, вместе с местным еврейским населением, отошли к Российской империи. Как таковая черта в России была введена в царствование Екатерины II, на которое пришлись все три раздела Польши (1772, 1793 и 1795), каждый из которых добавлял империи на Западе обширные земли, плотно заселенные евреями или, по-польски, «жидами». Сам термин (первоначально «черта постоянного жительства евреев») впервые появился в «Положении о евреях» 1835 год. К 1917 г. в Российской империи проживало 5 млн евреев (пятый по численности народ России). Лишь около 200 тысяч из них имели право проживания в городах, не входивших в черту оседлости.
    Черта оседлости охватывала специально оговоренные населенные пункты городского типа — местечки (в сельской местности проживание не дозволялось) значительной части Царства Польского, Литвы, Белоруссии, Бессарабии, Латгалии, которая была частью Витебской губернии, а сейчас — Латвии, а также части территории современной Украины, соответствующей южным губерниям Российской империи. Фактическое начало черте еврейской оседлости было положено указом императрицы Екатерины II от 23 декабря 1791 года (3 января 1792), указ разрешал евреям постоянно жительствовать в Белоруссии и Новороссии. Исследователь истории еврейства в России Генрих Слиозберг отмечал, что указ Екатерины 1791 года был свидетельством того лишь, «что не сочли нужным сделать исключение для евреев: ограничение в праве передвижения и свободного избрания жительства существовало для всех, в значительной степени даже для дворян”.
    Окончательное юридическое оформление черты оседлости сообщило «Положение об устройстве евреев» 1804 года, которое перечисляло те губернии и территории, где евреям дозволялось селиться и торговать. «Положение» 1804 года отчасти основывалось на «Мнении» сенатора Гавриила Державина о причинах продовольственного дефицита в Белоруссии, и в значительной мере — на польских законопроектах XVIII века.
    В черту оседлости входили специально отведенные местечки в следующих губерниях:
    1. Бессарабская;
    2. Виленская;
    3. Витебская;
    4. Волынская;
    5. Гродненская;
    6. Екатеринославская;
    7. Киевская;
    8. Ковенская;
    9. Минская;
    10. Могилевская;
    11. Подольская;
    12. Полтавская;
    13. Таврическая;
    14. Херсонская;
    15. Черниговская.
    Кроме того, в черте оседлости оказались все десять губерний Царства Польского. Из черты оседлости в разное время были исключены Киев (евреям дозволялось жить только в некоторых частях города), Николаев, Ялта и Севастополь.
    Даже временный выезд из черты оседлости для евреев был осложнен. Результатом этих ограничений, а также ограничений в выборе занятия, явилась чрезвычайная скученность и нищета в местечках в пределах черты. Историк Вальтер Лакер отмечал, что в начале 1880-х годов большинство российских евреев жили гораздо хуже, чем самые бедные русские крестьяне и рабочие, а основная масса была обречена на медленное вымирание от голода. До царствования императора Александра II евреи в России не имели права на постоянное жительство вне черты оседлости.
    Другие способы вырваться из черты оседлости — получение образования и приписка к ремесленному цеху — были связаны со своими сложностями. В высших учебных заведениях с 1880-х годов действовала процентная норма — допустимый максимум студентов-евреев (3 % в столицах, 5 % в прочих городах, 10 % в черте оседлости). Граф И. И. Толстой пишет, что русская государственная власть при создании и сохранении закона о черте оседлости исходила из предпосылки, что в лице евреев она имеет дело с основательно испорченным, преступным и почти неисправимым народом.
    В переносном смысле понятие «черта оседлости» стало синонимом политики государственного антисемитизма, в особенности во второй половине XIX века. Результатом такой политики стало то, что с 1881 по 1914 год в США из России эмигрировало 1,5 млн евреев.
    Антисемитизм этот основывался на религиозной нетерпимости и в большинстве случаев не распространялся на крещеных евреев. Запрет на занятие сельским хозяйством, ограничения при приеме в гимназии и университеты, полуофициальное отношение к евреям как к ограниченным в правах гражданам, погромы — все это вело, с одной стороны, к росту миграции евреев в США, сельскохозяйственной колонизации ими Аргентины и Палестины, а с другой, к радикализации людей, подпитывавших революционные организации и партии. Многие деятели культуры критиковали политику запрета. Владимир Короленко в повести «Братья Мендель» писал: «Черта оседлости существовала, как данный факт, незыблемый и не подвергавшийся критике. Я не помню даже, чтобы самое слово „черта оседлости“ когда-нибудь употреблялось в то время». Давид Бенарье (Маневич) в пьесе «Пасынки жизни» (1907) критиковал черту оседлости и назвал евреев «пасынками России».
    Фактически черта оседлости прекратила существование 19 августа 1915 года, когда управляющий Министерством внутренних дел разрешил в виду чрезвычайных обстоятельств военного времени проживание евреев в городских поселениях вне черты оседлости, за исключением столиц и местностей, находящихся в ведении министров императорского двора и военного (то есть, дворцовых пригородов Санкт-Петербурга и всей прифронтовой полосы). Черта оседлости была отменена Временным правительством после Февральской революции, хотя фактически после начала Первой мировой войны, в 1914—1916 годах, по данным историка Павла Поляна, 250—350 тысяч евреев было выселено из прифронтовых западных губерний и переселено в Полтавскую, Екатеринославскую и Таврическую губернии России.
    20 марта 1917 года на заседании Временного правительства по представлению министра юстиции А.Ф. Керенского было принято Постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений». Это и было тем актом, который де-юре дезавуировал 126-летний позор императорской России, — черту еврейской оседлости, или просто черту.
    В 1795 года Екатерина приказала выселить евреев из деревень. После 1818 года в России оказалось сосредоточено около половины всего мирового еврейства, причем всех их империя чистосердечно потчевала традиционными еврейскими кушаньями: например, удвоенным налогообложением.
    Периодами относительной либерализации в еврейском вопросе были царствования Павла I и Александра II.
    Именно Александр II с первых дней своего царствования, пусть и не всегда последовательно, взял курс на либерализацию статуса вверенных ему евреев. Престолонаследник же, Александр III, став царем, зарекомендовал себя убежденным контрреформатором и, пожалуй, самым яростным антисемитом изо всей династии Романовых. Нет, он не давал указаний погромщикам, но его отношение превосходно характеризует пассаж из письма варшавскому генерал-губернатору И.В. Гурко: «Сердце мое радуется, когда бъют евреев, но допускать этого ни в коем случае нельзя, так как от них богатеет земля русская (!)». (Впрочем, любой цинизм лучше фанатизма, и даже такое отношение — прогресс на фоне максимы Елизаветы I: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли»!).
    Толерантности позднего Александра III едва-едва хватало на то, чтобы прощать С.Ю. Витте, своему министру финансов, свободное от антисемитизма и сугубо прагматичное отношение к евреям. Вот сценка из воспоминаний Витте, относящаяся ориентировочно к 1893 году: «В первые годы моего министерства при Императоре Александре III, Государь как-то раз меня спросил: «Правда ли, что вы стоите за евреев?» Я сказал Его Величеству, что мне трудно ответить на этот вопрос, и просил позволения Государя задать Ему вопрос в ответ на этот. Получив разрешение, я спросил Государя, может ли Он потопить всех русских евреев в Черном море? Если может, то я понимаю такое решение вопроса, если же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление им равноправия с другими подданными Государя. Его Величество на это мне ничего не ответил, остался ко мне благосклонным и верил мне до последнего дня своей жизни». С воцарением Александра Третьего по России прокатилась первая из трех больших волн еврейских погромов — в 1881—1884 годах (две другие — 1903—1906 и 1917—1921 годов — выпадут на властвование Николая II и на безвластие Гражданской войны). Царствование Николая II явилось продолжением отцовской, а не дедовской, линии. Этот последний русский царь, этот будущий православный святой — верил не только в Распутина и его байки, но и в «Протоколы сионских мудрецов», а когда выяснилось, что «Протоколы» — фальшивка, не постеснялся сожалеть об этом. Открыто симпатизируя «Союзу русского народа», он искренне, как и все черносотенцы, полагал, что в погромах сами жиды и виноваты.
    Не случайно в царствие Николая II по России с грохотом прокатился новый вал погромов, начавшийся в апреле 1903 года с кишиневского. После чего погромы и черта оседлости сделались предметом не только внутренней, но и внешней политики, став камнем преткновения на переговорах с иностранными державами о новых займах России. Так, в 1904—1905 годах президент США Рузвельт несколько раз делал представления России, жестко требуя от нее изменений в еврейском вопросе и строгого соблюдения Русско-Американского соглашения о торговле и навигации 1832 года. Но пароксизмы и миазмы антисемитизма были царю дороже, в его голове жила такая сюрреалистическая схема: коль скоро договор подразумевает подчинение американских граждан в России российскому законодательству, то, стало быть, к американским евреям применим… режим черты оседлости! Он как бы мысленно расширил черту, включив в нее и США! Штаты подождали немного — и денонсировали в 1911 году соглашение 1832 года.
    Политическое бесправие и депортации привели к тому, что началась массовая эмиграция евреев из России, а погромы ее многократно усилили: в 1881—1914 годах только в США из России эмигрировало более 1,5 млн человек, причем экономически и творчески наиболее активных и продвинутых. Эта мощная волна еврейской эмиграции из России привела к тому, что ее возможности и шансы богатеть благодаря своим еврейским согражданам ощутимо сузились, тогда как у стран их принимавших, — прежде всего у США и Палестины, — расширились.
    Еврейская же молодежь из числа остающихся изо всех сил рвалась сквозь бастионы черты оседлости и столь же массово уходила «в революцию», во все ее ответвления и рукава. Власть привыкла к покорным и трусливым евреям, а тут — такая борьба, такая самоотверженность, такая готовность к самопожертвованию, такое презрение к собственной смерти! Это напугало власть, заставило ее подумать не только о кнуте, но и о прянике, по возможности небольшом.
    Общее бесправие, униженность, запертость в черте оседлости большей части еврейского населения крупнейшей в мире державы, претендующей на свой высокий пюпитр в европейском «квартете» и глобальном «оркестре», — смотрелись вопиющим атавизмом, одновременно бельмом и бревном в российском глазу. Упрямое — вопреки всему — отстаивание черты оседлости подрывало международный авторитет Российской империи, тянуло ее вниз и назад, осложняло экономические связи с другими странами.
    Неудивительно, что призывы к царям и правительствам об отмене черты оседлости и об уравнении евреев в правах звучали постоянно, и не только из еврейских кругов, но и от высокопоставленных российских чиновников и выдающихся гуманитариев: таких как Сперанский, А.Г. Строганов, Витте, Столыпин, Милюков и Лев Толстой. На стыке XIX—XX веков отмена черты оседлости стала частью программ большинства общероссийских партий, кроме черносотенных. Между левыми и центристами был консенсус, неплохо сформулированный Витте: «Я был бессилен заставить пересмотреть все существующие законы против евреев, из которых многие крайне несправедливы, а в общем законы эти принципиально вредны для русских, для России, так как я всегда смотрел и смотрю на еврейский вопрос не с точки зрения, что приятно для евреев, а с точки зрения, что полезно для нас, русских, и для Российской Империи».
    Витте улавливал и провиденциальную связь между еврейской политикой царя, революцией и судьбой монархии: «Я убежден в том, что, покуда еврейский вопрос не получит правильного, не озлобленного, гуманного и государственного течения, Россия окончательно не успокоится».
    Но при всех царях, не исключая и Александра II, российское правительство упорно отказывалось от ликвидации черты, обещая взамен лишь медленное и постепенное расширение прав евреев — по мере прогресса их ассимиляции, без которой никакая их интеграция в российскую державу невозможна. 31 мая 1910 года евреи - депутаты Госдумы Н. Фридман и Л. Нисcелович при поддержке кадетов все же вынесли законопроект об отмене Черты на рассмотрение Думы. Их поддержали 166 депутатов, в том числе 26 от партии октябристов. Но правые добились передачи законопроекта в комиссию о неприкосновенности личности, где его благополучно замылили.
    Развязка, однако, наступила иначе и как бы сама собой — во время и благодаря Первой мировой войне — этому геополитическому суициду Империи. Тупость ее развязывания и бездарность ведения — ровно того же происхождения, что бездарность и тупость в еврейской политике.
    Так, в 1914—1916 годах по причине якобы их поголовной нелояльности, из западных прифронтовых губерний во внутренние губернии России было выселено 250—350 тыс. евреев, причем на сборы им давались всего лишь 24 часа (знакомо, не правда ли).
    Однако все отдельные выселения, как отмечал С. Вермель, посвятивший им серию обобщающих статей, «бледнеют перед грандиозным массовым выселением из Ковенской и Курляндской губернии». Ввиду быстрого наступления немецкой армии 30 апреля 1915 года для Курляндской и 3 мая для Ковенской и, частично, Сувалкской и Гродненской губерний последовали распоряжения русской военной администрации о немедленной и поголовной депортации всех местных евреев. И все это — невзирая на то, что почти в каждой еврейской семье кто-нибудь да воевал, и что еврейскую молодежь, в том числе и из числа выселенцев, продолжали призывать в действующую армию! Приходится констатировать, что подход царского правительства к т.н. «враждебно-подданным интернированным» во многом предвосхитил страшные и бесчеловечные черты депортационной политики советского государства.
    Война фактически сдула черту, уничтожила ее: еврейские беженцы, эвакуированные и интернированные, расселились по внутренним губерниям далеко и широко. Признанием этого факта стал циркуляр очередного министра внутренних дел Н.Б. Щербатова от 15 августа 1915 года, изданный под давлением еврейских организаций и межпартийного Прогрессивного блока в Думе. Формально он не упразднял черту оседлости, но разрешал евреям жить (разумеется, временно!) во всех городских поселениях страны, кроме столиц и местностей, находившихся в ведении министерств Императорского двора (Москва, Петербург, Ялта, Царское Село, области казачьих войск, а также — по-прежнему — сельская местность). При обсуждении самой проблемы в правительстве министр иностранных дел С. Сазонов настаивал на принятии демонстративного акта по еврейскому вопросу, так как союзники крайне недовольны преследованиями евреев, о которых так много (и, очевидно, верно) говорит немецкая пропаганда.
    Но Николай II так и не пошел на юридическое упразднение черты. Это сделало низложившее его Временное правительство.
    Впрочем, российский государственный антисемитизм вовсе не умер 20 марта 1917 года. На какое-то время он просто перестал быть державно-имперским. А с последовавшим затем крахом материка российской государственности, с распадом его на десятки постоянно перекраиваемых и воюющих друг с другом островов — эфемерных республик, гетьманств, директорий, эмиратов, ханств и прочих гуляй-полей — государственный антисемитизм растекся и возродился в большинстве из них, что вновь привело к погромам периода Гражданской войны, неслыханным до этого по своей жестокости в российско-еврейской истории.
    С укреплением советской государственности, с ее постепенным переводом стрелок с де-юре классовых на де-факто национальные рельсы, антисемитизм вернулся и в государственную политику СССР. Еще бы! Как удобно иметь под рукой пассионарный контингент, на который всегда можно переложить ответственность за то или другое. Максимум доморощенного антисемитского энтузиазма в 1920-е и 1930-е годы наблюдался там, где евреев было особенно много, — в пределах бывшей черты, и в особенности на Украине. Заигрывание с «Джойнтом» и ОЗЕТом обернулось созданием в 1934 году Еврейской автономной области на Дальнем Востоке, в Биробиджане, на приамурских черноземах, такой карикатуры на Палестину и мечтательной заготовки Кремля для новой черты на востоке.
    А война с фашизмом и Холокост обернулись вовсе не скорбью и солидарностью с евреями, а главпуровским их отрицанием, плавно перетекшим в «безродный космополитизм» уцелевшего еврейства. Миф же о гневе народном и о несостоявшейся депортации евреев в Биробиджан — это пик позднесталинского антисемитизма, отдаленно напоминающего антисемитизм поздней Екатерины II. При Хрущеве и Брежневе государственный антисемитизм напоминал скорее эпоху Александра III: все опустилось на уровень карьерной и образовательной дискриминации (та же numerus clausus, только гораздо худшая, потому что негласная и произвольная), а также борьбы с эмиграцией и правом на эмиграцию. При Горбачеве государственный российский антисемитизм сошел на нет, зато расцвел антисемитизм корпоративный и частный (общество «Память» и иже с ним). При Ельцине уже начали бороться и с корпоративным антисемитизмом, но тем не менее генералу Альберту Макашову с рук сходили любые высказывания, даже такое: «Евреи так нахальны потому — позвольте я по-своему, по-солдатски скажу, — потому, что из нас еще никто к ним в дверь не постучал, еще никто окошко не обоссал. Потому они так, гады, и смелы!» (сказано в феврале 1999 года на съезде казаков в Новочеркасске).
    При Путине антисемитизм практически сошел на нет, и только на 18-м году его правления, после нескольких лет активной клерикализации государства и общества и агрессивной защиты даже не прав, а чувств и рефлексов условных «верующих» - что-то, похоже, изменилось. Традиционным запашком повеяло из Охотного Ряда — из думских уст. 23 января 2017 года вице-спикер от правящей партии Петр Толстой произнес: «Наблюдая за протестами вокруг передачи Исаакия, не могу не заметить удивительный парадокс: люди, являющиеся внуками и правнуками тех, кто рушил наши храмы, выскочили из-за черты оседлости с наганом в семнадцатом году, а сегодня их внуки и правнуки, работая в разных очень уважаемых местах — на радиостанциях, в законодательных собраниях - продолжают дело своих дедушек и прадедушек».
    Еще немного, и кто-нибудь из нынешних охотнорядцев поведает нам о пархатых христопродавцах, об авторизованных протоколах закулисных мудрецов и о маце с добавкой крови христианских младенцев. Интересно, что эту бессмыслицу насчет добавки крови в мацу я слышал с детства, и воспринималось это, как примитивная выдумка, но однажды в начале праздника песах я любезно спросил у одной своей многолетней знакомой, не нужна ли ей маца, так она в ужасе ахнула и отказалась.
   
    1- Джойнт - Международная еврейская благотворительная организация. 2 - ОЗЕТ - Общество землеустройства еврейских трудящихся (1925—1938).